Новое вероучение, ересь с точки зрения официальной церкви, особенно активно распространялось на западе и юго-западе Франции, где традиционно сильны были сепаратистские настроения: ничто так не помогает подчеркнуть свою особость, как принятие новой веры. Франциск I, при котором началось реформационное движение, поначалу терпимо относился к нему, усматривая в нем оппозицию ненавистным ему Парижскому парламенту и Сорбонне, однако когда оно выплеснулось на улицы городов, угрожая общественному и государственному порядку, он, христианнейший король, принялся ревностно искоренять ересь. Суды в ускоренном судопроизводстве отправляли на костер все новых еретиков, порождая мучеников за веру. Адепты нового вероучения находились во всех слоях общества, поскольку везде были недовольные существующим порядком вещей. Бродячие торговцы и разносчики товаров были превосходными агентами гугенотской пропаганды. Правда, Париж на протяжении всех Религиозных войн сохранял стойкую приверженность католицизму. Знать, включая и большинство сельского дворянства, до поры до времени также оставалась в массе своей оплотом старой веры и опорой монархии. Всё изменилось после трагической гибели Генриха II. Слабость центральной королевской власти провоцировала на разного рода интриги. Титулованная знать, все еще феодальная по своему духу, приведенная к повиновению твердой рукой Людовика XI, вновь подняла голову. При этом она руководствовалась отнюдь не соображениями общественного блага или защиты веры, а личной выгодой.
При дворе сформировались три противостоявшие друг другу группировки. Прежде всего, клан Гизов и их сторонников, включавший в себя герцога Франсуа Гиза по прозвищу Меченый (по ране на лице, полученной во время войны против императора Карла V), пользовавшегося большим авторитетом, и его брата кардинала Лотарингского, амбициозного прелата и тонкого политика. С самого начала эти «господа лотарингцы», как их называли, правильно оценили ситуацию: сообразив, что католики составляют подавляющее большинство, особенно в Париже, они высокопарно объявили себя защитниками церкви и короны. Протестанты нашли своих представителей в лице клана Бурбонов, первых принцев крови: Антуана Бурбона, герцога Вандома и короля Наваррского, главы дома Бурбон-Вандомов, и его младшего брата Луи (Людовика), принца Конде. Однако эти двое лишь номинально считались защитниками дела протестантизма. К Реформации они примкнули из соображений личной выгоды и ненависти к их соперникам Гизам. Они даже не решались действовать открыто, довольствуясь оказанием протестантам косвенной поддержки. Зато гугеноты могли положиться на третью группировку или, как тогда говорили, «партию», которую представляли братья Шатийоны: кардинал Оде, адмирал Гаспар де Колиньи и генерал от инфантерии Франсуа д’Андело. Все они занимали достаточно видные посты и к тому же были племянниками Анна де Монморанси, коннетабля и первого барона Франции.
Амбуазский заговор
Все усилия королевы-матери, направленные на примирение соперников или, по крайней мере, на поддержание приемлемого равновесия между тремя группировками, оказались тщетными. В своем стремлении к власти Гизы поначалу опередили конкурентов. Им оказалось нетрудно, заручившись доверием Екатерины Медичи, оттеснить протестантскую партию от кормила власти. Коннетабль Монморанси был отправлен в Шантильи. Антуану Бурбону доверили миссию сопровождать Елизавету Французскую, с которой по доверенности заключил брак Филипп II, до испанской границы, чтобы торжественно передать ее супругу. Антуан с признательностью принял на себя выполнение этой почетной миссии, возможно, втайне надеясь на личную встречу с испанским королем, в ходе которой можно было бы прямо заявить ему свои притязания на Верхнюю Наварру с Памплоной. По прибытии в Беарн он постарался во всем блеске показать принцессе Валуа, ставшей королевой Испании, свои суверенные владения. 21 декабря в По Елизавета общалась со своим юным кузеном Генрихом, «настоящим беарнцем». К великому разочарованию Антуана, Филипп II не прибыл лично встречать супругу, прислав вместо себя делегацию спесивых грандов. Да и как он мог удостоить личной встречи того, за кем не хотел признавать королевского титула, именуя его лишь «герцогом Вандомским»?