1594 год ознаменовался двумя пышными церемониями: торжественным вступлением Генриха IV в Париж и прибытием венецианского посольства. Согласно обычаю, новому королю устраивалась официальная торжественная встреча в столице. Генрих IV думал об этом с момента завоевания Парижа 22 марта, однако, учитывая бедственное экономическое положение и продолжение военных действий, с торжественной церемонией пришлось повременить, да и то она оказалась не столь пышной, как у его предшественников. Парижане, как говорили, поскупились на расходы. 15 сентября вечером при свете факелов Генрих IV вступил в Париж. Хотя не было ни триумфальных арок, ни фонтанов с вином, кортеж получился исключительно красочным. Король, облаченный в серый бархатный камзол (он знал, что серое идет ему), верхом на сером в яблоках коне, приветствовал серой шляпой с белым пером женщин и девиц, махавших ему из окон. И все было бы хорошо, если бы не носилки, которые несли впереди королевского кортежа и на которых томно возлежала в черном атласном платье, украшенном белыми мехами, усыпанная бриллиантами и жемчугами Габриель д’Эстре. Такого не видали даже при погрязших в разврате и роскоши Валуа. Это был дерзкий плевок в лицо общественному мнению. На вопрос любопытствующих, что это за красавица, парижане без обиняков отвечали: «Королевская шлюха». Генрих IV, в своем стремлении к высшей власти всегда апеллировавший к закону — Салическому закону, основному во Французском королевстве, считал возможным для себя приносить закон в жертву собственным прихотям, игнорируя правила приличия и общественное мнение, без надобности раздражая и друзей, и недругов. Въезд в Париж венецианских послов, состоявшийся спустя несколько месяцев, произвел на жителей столицы гораздо более приятное впечатление.
Лига, похоже, на этот раз проиграла, что тем не менее не убавило фанатизма у некоторых католиков. Это нашло свое наглядное проявление в покушении, которое совершил Жан Шатель. Вечером 27 декабря 1594 года, сразу же по прибытии из Пикардии в Париж, Генрих IV в сопровождении многочисленных дворян направился навестить Габриель д’Эстре в ее особняке на улице Сен-Оноре. Вместе с этой толпой человек в сорок внутри помещения оказался и некий молодой человек лет девятнадцати, еще на улице интересовавшийся, кто из этих господ король. Когда один из дворян, пришедших поприветствовать суверена, преклонил перед ним колено и Генрих IV нагнулся, чтобы поднять его, раздался звук, похожий то ли на щелчок, то ли на пощечину. Король, ощутив резкую боль, подумал, что это была очередная проделка его шутихи Матюрины, и выбранил ее. Однако из его рта полилась кровь, и взгляды присутствовавших обратились на стоявшего рядом молодого человека, у ног которого лежал окровавленный нож. Это был Жан Шатель, сын зажиточного парижского торговца. Он пришел, чтобы убить короля, а поскольку тот еще не успел снять свое плотное меховое пальто, решил нанести удар не в грудь, а в шею, но промахнулся и лишь рассек ему верхнюю губу и выбил один зуб. Рана была не опасна, о чем и говорилось в официальном сообщении, которое распространили тем же вечером, правда, не упомянув места, где было совершено покушение. Во всех церквях отслужили благодарственный молебен с исполнением гимна «Тебя, Господи, славим».
Проведенное по горячим следам следствие показало, что покушавшийся не был фанатиком-одиночкой, за ним стояли непримиримые католики, которых не убедила очередная смена Генрихом IV религии. Жан Шатель прежде учился в Клермонском коллеже у отцов-иезуитов, а к моменту покушения был студентом юридического факультета. Тогда считалось, что за каждым покушением на короля стояли иезуиты, и отношение к ним как агентам папы и Филиппа II в широких кругах парижского общества было враждебным. Процесс над иезуитами затевался еще в июне 1594 года, и уже готово было решение об изгнании их из Французского королевства, однако исполнение его было отложено из-за личного вмешательства Генриха IV, не желавшего еще больше раздражать папу, от которого он ждал отпущения грехов. Дело Шателя послужило поводом для возобновления процесса. Обыск, проведенный в Клермонском коллеже в ночь после покушения, выявил компрометирующие материалы (в печатных изданиях иезуитов короля клеймили как Сарданапала, Нерона, «беарнского лиса» и предрекали ему заточение в одном из монастырей), отдельные из которых появились уже после возвращения Генриха IV в католичество, что расценивалось как особенно отягчающее вину обстоятельство.