Генрих оставил без внимания выпад в свой адрес, и переписка временно прекратилась, возобновившись, когда Марго опять написала ему, от имени Генриха III приглашая его прибыть в Париж. Выполняя обязанности прилежной секретарши брата, она сообщала, что тот очень хотел бы видеть его у себя, и подробно расписывала роскошные королевские охоты, на которых короля огорчало лишь отсутствие зятя. Великолепны были также концерты. А с каким азартом играли в Лувре в карты! Беарнец было уже заколебался и созвал свой совет, по единодушному мнению членов которого отправиться ко французскому двору означало бы рисковать своей репутацией и, возможно, самой жизнью. Действительно, было чем рисковать. Несмотря на личные качества Генриха Наваррского, оставлявшие желать много лучшего, само положение формального главы французских протестантов делало его заметной фигурой. Он представлял интерес не только для отдельных политических группировок внутри Франции, но и для иностранных держав — Англии, Испании и германских князей. Он и вправду несколько выигрывал при сравнении с экстравагантным герцогом Анжуйским и продолжавшим удивлять всех своим поведением Генрихом III. Возможно, французский король столь упорно стремился завлечь его к своему двору, чтобы вновь низвести его до положения принца крови, не играющего самостоятельной политической роли.
Единственная любовь
Генриха Наваррского, видимо, убедили доводы его советников — слишком уж очевидны были намерения шурина. Не горел он и желанием вновь воссоединиться с Марго, распущенность которой объективно компрометировала его. Великосветское общество в то время как раз смаковало очередную скандальную выходку королевы Наваррской, тайно разрешившейся от бремени плода, зачатого от красавчика Шанваллона, «солнышка души ее» (что, впрочем, не было достоверно подтверждено). Он тем меньше горел желанием свидеться с законной супругой, чем с большей силой разгоралась его любовь к графине де Грамон. Как впоследствии оказалось, это была единственная в его жизни, перегруженной разного рода любовными связями, достойная любовь, в которой и сам он был движим не одним только половым инстинктом, и его любили, а не просто использовали в корыстных целях. Как мы помним, при первой встрече Коризанда показалась ему надменной и холодной, что тем не менее не оттолкнуло его раз и навсегда. Попытавшись ухаживать за очередной красавицей, встреченной им на жизненном пути, и потерпев фиаско, он втайне томился желанием, которое переросло в страсть. Со стороны графини это не было простым жеманством или приемчиком, примененным с целью подзавести перспективного кавалера. Незамедлительно откликнуться на первый же зов плоти было бы ниже ее достоинства. Их сближение произошло спустя несколько месяцев, в замке Ажетмо, где жила Коризанда и куда зачастил с визитами Генрих. Окружение короля Наваррского отрицательно отнеслось к его новому роману, опасаясь, что его возлюбленная, убежденная католичка, дурно повлияет на «вождя» протестантской партии, станет своего рода агентом влияния. Влюбленным пришлось прибегнуть к конспирации: Коризанда ездила в По навещать свою подругу Екатерину, сестру Генриха, и он как бы случайно заставал ее там.
Коризанда ничуть не походила на Фоссезу и подобных ей обладательниц красивого тела. В ней было нечто большее, своего рода высокая одухотворенность. Она любила Генриха Наваррского искренне и бескорыстно, а он, не знавший недостатка в любовных утехах, впервые встретил женщину, действительно полюбившую его. Словно сама Жанна д’Альбре, когда-то предостерегавшая сына от любовных связей, пачкающих достоинство человека, с того света вымолила ему чистую любовь. Но мало того: Коризанда стала еще и его верной союзницей, от всей души желавшей ему успеха и не пожалевшей ничего ради его возвышения. Она поддерживала, а когда нужно было, то и направляла его в самых важных начинаниях. Он мог всецело довериться ей, говорить с ней, как говорят друг с другом любящие муж и жена. Их письма друг другу полны самой нежной любви, которая для Коризанды могла стать любовью до гроба, но только не для Генриха Наваррского, знавшего лишь любовь-страсть, не способную перерасти в любовь-привязанность, без которой невозможен роман всей жизни. Да и политические амбиции этого неверного любовника обрекали его единственную любовь на умирание, что само по себе не красит человека, но в исполнении Беарнца этот последний акт мелодрамы, как увидим далее, был просто отвратителен. Оказался попранным еще один материнский завет.