Она возвратилась в Лувр, где продолжилось обсуждение ситуации, не увенчавшееся принятием какого-либо определенного решения. Утром 13 мая Екатерина снова прибыла в особняк Гиза. На сей раз требования герцога оказались еще более жесткими. Престарелая королева понимала, что, получив отказ, он прикажет штурмовать Лувр, поэтому решила тянуть время, придирчиво уточняя каждую статью предложенного ей договора. Она не имела себе равных в ведении подобного рода дебатов. Меченый, будучи в большей мере солдатом, чем дипломатом, попался на эту уловку. К концу второго часа навязанных королевой-матерью препирательств ему доложили, что Генрих III бежал через сад Тюильри. Гиз, сообразив, что его провели, как мальчишку, не мог найти слов, чтобы выразить свое негодование. Екатерина Медичи театрально вскрикнула, дабы показать, какой сюрприз преподнес ей сын. А может, и вправду Генрих III спонтанно принял решение в ее отсутствие? Говорить было уже не о чем, и она незамедлительно покинула особняк Гиза, возвратившись в Лувр.
Несмотря на продолжавшиеся переговоры, Генрих III не чувствовал себя в безопасности и, не дожидаясь худшего, решил бежать, переодевшись в одежду одного из своих приближенных. Как гласит легенда, он, проезжая через Новые ворота, обернулся на столицу, которую ему не суждено было более увидеть, и сказал: «Неблагодарный город, я любил тебя больше собственной жены». Париж, покинутый тем, кто по крайней мере номинально мог называться его господином, безраздельно перешел под власть Гиза и Комитета шестнадцати.
Расправа над Гизами
Бегство короля озадачило парижан. Изгнание Божьего помазанника не значилось среди целей восстания. Новые парижские власти направили к Генриху III, нашедшему убежище в Шартре, делегацию, дабы заверить его в своей преданности. А он, похоже, и сам не знал, что делать дальше. Теплый прием, оказанный ему жителями Шартра и губернатором Шиверни, позволял надеяться, что еще не все потеряно. Вместе с тем определенного плана действий не было ни у него самого, ни у его советников. Высказывались противоречивые мнения: если одни считали необходимым вести против Гизов борьбу не на жизнь, а на смерть; то другие склонялись к достижению компромиссного соглашения. Генрих III всех выслушивал, но не принимал решения, не видя верного выхода из казавшегося безвыходным положения. Представительная делегация парижан, уверявшая его в своей лояльности, вместе с тем пыталась оправдать восстание предполагаемой угрозой для католической церкви и якобы имевшим место вероломством герцога Эпернона. Они предлагали от имени Лиги торжественное примирение. Не чувствуя себя достаточно сильным, король счел разумным пойти на соглашение. Своим оппонентам Генрих III ответил, что ни один монарх на свете не желает сильнее, чем он, окончательного искоренения ереси и обеспечения благоденствия своему народу. 21 июля 1588 года он подписал в Руане «эдикт единения», удовлетворявший основные требования Лиги: амнистия парижским мятежникам, искоренение ереси, признание кардинала Бурбона своим наследником и назначение Генриха Гиза генеральным наместником королевства. Вскоре после этого он пожертвовал и Эперноном, назначив на должность губернатора Нормандии герцога Монпансье. На 15 августа 1588 года было намечено собрание Генеральных штатов.
Этот компромисс, как и следовало ожидать, не удовлетворил наиболее непримиримых среди сторонников и короля, и Гизов. Однако у Генриха III уже зрело решение, которым он до поры до времени ни с кем не делился. Кроме того, его не могло оставить равнодушным известие о том, что в море вышла огромная испанская эскадра, которую преждевременно окрестили «Непобедимой армадой» и которая, как тешил себя надеждой Филипп II, должна была сокрушить Англию. Зная о тесных связях Гизов с королем Испании, он опасался высадки испанского десанта на французском побережье. Если бы армада действительно оказалась непобедимой, то у Генриха III не оставалось бы ни одного шанса на успех в борьбе с его заклятым врагом.
Разумеется, в этой обстановке Генрих Наваррский должен был вновь взяться за оружие, если не хотел погибнуть, поскольку «эдикт единения» не оставлял ни малейшей возможности для компромисса, а Генрих Гиз оказался во главе королевской армии. В августе 1588 года он вновь начал военную кампанию на западе, одержав первую победу при Моньере, близ Нанта. В октябре он приступил к осаде города Бовуар-сюр-Мер; однажды он столь безрассудно вырвался вперед, что едва не был убит. Однако предприятие в конце концов увенчалось успехом: Бовуар 20 октября пал, как раз в то время, когда в Блуа заседали Генеральные штаты. Хотя Генрих III предлагал им договориться с Генрихом Наваррским, штаты, уступая нажиму герцога Гиза, объявили 5 ноября короля Наваррского лишенным всех прав первого принца крови. Для Беарнца это было не единственное огорчение. Собравшиеся в декабре 1588 года в Ла-Рошели представители протестантских церквей подвергли его зубодробительной критике, небезосновательно упрекая этого «защитника веры» в том, что наследование французского престола занимает его куда больше, чем судьба протестантизма во Франции. Не осталась без внимания и его распутная личная жизнь, вдвойне возмущавшая суровых гугенотов, поскольку им приходилось выделять немалые средства на содержание его любовниц, тогда как денег катастрофически не хватало на ведение войны. Генриху Наваррскому нечего было возразить, и он, скрепя сердце и стиснув зубы, терпел унизительную для себя критику — лишь бы оставаться на плаву, то есть сохранить, пусть и в урезанном виде, власть, и впредь возглавлять движение. Он каялся и клялся, что жизни не пожалеет для защиты дела протестантизма, после чего был утвержден в качестве главнокомандующего. За ним сохранилось также право назначать на должности разного рода чиновников, кандидатуры которых предлагались провинциальными ассамблеями, — это была если не республика женевского образца, то вполне уже парламентская монархия, нравилось то или нет Его Королевскому Величеству.