В глазах гуманистов элементарные понятия о греческом, некоторое представление об испанском и несколько слов из итальянского составляли скудный культурный багаж принца. Но зато он научился говорить на французском, и на каком французском! По выражению Марселя Пруста, «на изысканном французском Генриха IV»! Откуда это известно? Дело в том, что кроме многочисленных историй и панегириков, существует литературное произведение — девять томов писем короля, которые позволяют нам узнать этого замечательного человека, описанного им самим лучше, чем кем-либо другим. Их отличает удивительное совершенство языка, образность, живость изложения. Он с необыкновенным умением пользуется разговорным стилем, превосходным средством для передачи живости мысли. В его языке редко встречаются гасконизмы, что свидетельствует о том, что благодаря парижскому воспитанию он быстро избавился от акцента и языка своего детства. Непринужденный, и изысканный стиль предполагает высокую культуру, что подтверждают также четкий и красивый почерк, более изящный и разборчивый, чем у большинства его современников, и орфография, более правильная, чем у Агриппы, д'Обинье, который писал свое имя тремя различными способами.
Чему он еще научился в Наваррском коллеже и в Лувре? Началам истории, почерпнутым из Библии и истории Рима, крупицам современной истории, в основном подвигам последних королей — великодушию и доброте Людовика XII, отчаянной храбрости и благородству Франциска I — и, наконец, началам математики, которая ему пригодится, чтобы считать вместе со своим министром Сюлли. Он, несомненно, имел склонность к точным наукам, и какое-то время среди его помощников был математик Антуан Мандука.
Безукоризненный дворянин
Однако того блестящего по тому времени образования, о котором мы рассказали, было явно недостаточно. Его мог получить также сын купца или прокурора. С самого начала формирования феодального общества физические упражнения выделяли дворян из остальной массы, а невежеством своим они даже гордились. «Воин, — писал Ла Ну, — должен был уметь написать только свое имя, как будто науки помешали бы ему быть более мужественным». Самым главным достоинством дворянина было искусство управления конем, то есть, как писал Рабле, «уметь поднять коня на дыбы, заставить его перепрыгнуть через ров и частокол, поворачивать его вправо-влево»; кроме того, выполнять верхом упражнения на ловкость: «пробить копьем ратный доспех, нанизать на него кольца… прыгать с лошади на лошадь, не касаясь земли, скакать без стремени и уздечки». Юные принцы обучались у учителей, которые учили их всем тонкостям вольтижировки. Самым известным из них был бретонец Франсуа Керневенуа. Под его руководством Генрих стал одним из самых искусных наездников своего времени, выносливым кентавром, способным оставаться в седле по 15 часов.
Его таланты не остались незамеченными при дворе, где не скупились на насмешки над неуклюжими. Горе тому, кто оплошал, споткнулся, покраснел, остановился перед препятствием, зато аплодисменты зрителей, и особенно зрительниц были мощным стимулом для отважных. Сюлли, перечисляя достоинства своего короля, позже напишет: «Он был от природы очень сильным, здоровым, подвижным и ловким, превосходно ездил верхом, прекрасно владел всеми видами оружия — шпагой, аркебузой, пикой, алебардой, пистолетом; он высоко прыгал, быстро бегал, плавал, как рыба, танцевал любые танцы». Потом Сюлли лукаво добавил: «И все это он проделывал с большим удовольствием и энтузиазмом, особенно в присутствии девушек и дам».
Своей исключительной выносливостью он был обязан прежде всего Ла Гошри. Именно тот приучил его к скачкам верхом при любой погоде, короткому сну под плащом в какой-нибудь халупе, к ветру и снегу, холоду и голоду. Искусство верховой езды находило свое применение на охоте, его любимом развлечении, сугубо аристократическом виде спорта. Некоторые изнуряли себя охотой с почти болезненной страстью, как Карл IX. Генриху было у кого унаследовать это увлечение: семья де Фуа славилась своими охотниками, а его предок Гастон Фебюс был даже теоретиком этого благородного искусства.