Смерть королевы Жанны
Несмотря на недомогание, Жанна посещала лавки и мастерские, выбирая там одежду и драгоценности для торжественного дня. Усталость ускорила ее болезнь, вероятно, туберкулезной этиологии. Y нее резко подскочила температура, и вскоре она почувствовала сильные боли в правом легком. Не питая никаких иллюзий по поводу своего состояния, она 7 июня составила завещание в присутствии парижского нотариуса Эсташа Гогье. В нем Жанна наставляет сына «никогда не сворачивать с пути истинной веры и не предаваться обычным для этого мира порокам». Она поручает сына заботам его кузенов Конде и Конти и доверяет ему опеку над сестрой Екатериной, которая должна будет закончить свое образование в Беарне, и просит не допускать к ней иных женщин, кроме добропорядочных протестанток, пока дочь не выйдет замуж за протестантского принца.
Жанна скончалась 9 июня на сорок третьем году жизни. Хотя позже поговаривали об отравлении, результаты вскрытия не оставляют сомнений в причине ее смерти: правое легкое сильно поражено, в нем обнаружено затвердение и прорвавшаяся гнойная опухоль, которая вызвала смерть; в черепе, вскрытом по ее желанию, чтобы узнать причину мучивших ее головных болей — она боялась передать детям неведомую болезнь, — врачи увидели «какие-то пузырьки, наполненные жидкостью».
Двор погрузился в глубокий траур, но католики в Париже, Риме и Мадриде не скрывали своей радости. Теперь из старшего поколения еретиков остался один Колиньи.
Когда Генрих IV 12 июня узнал о болезни матери, он был в Вертейль-сюр-Шарант. На следующий день — гонец передал роковое известие Бирону, который решил утаить его от принца до второй половины дня. Но за обедом пастор в застольной молитве помянул усопшую королеву. Это не ускользнуло от внимания Генриха. «Это был тяжелый удар. Встав после молитвы, принц удалился в другую комнату, откуда присутствующие услышали стоны и рыдания».
Из-за отсутствия его собственных признаний мы не можем судить о степени его горя, но во всяком случае можем представить его потрясение, которое он испытал из-за изменения своего статуса. Внезапно он стал королем Наварры, ответственным за свою судьбу и за судьбу королевства и протестантской партии, единственной правомочной стороной в самый трудный момент переговоров о браке с Екатериной Медичи и Карлом IX. У него снова началась лихорадка, и он отложил отъезд, отказавшись даже присутствовать на похоронах матери, для которых он вынужден был одолжить 6000 ливров, чтобы оплатить церемонию. Жанну похоронили в отсутствии сына в склепе собора Святого Георгия в Вандоме рядом с мужем, вопреки ее желанию покоиться в Лескарском храме, погребальном склепе королей Наварры. Это было первое нарушение Генрихом последней воли матери, за ним последуют и другие.
После небольшой паузы он продолжил путешествие. Мы ничего не знаем о тех днях, когда он скакал по дорогам в окружении свиты из 800–900 дворян. Только 8 июля он прибыл в предместье Парижа Палезо, где его встретили одетые в траур старейшины Бурбонского дома, кардинал и герцог Монпансье. Городские власти Парижа вышли ему навстречу в предместье Сен-Жак и произнесли приветственные речи. Он поблагодарил за радушный прием и въехал в Париж в сопровождении Конде, Колиньи, Ла Рошфуко и всего штаба протестантской партии, продефилировавшего на лошадях перед удивленными парижанами. Как до этого Колиньи, Генриха не преминули предупредить о подстерегающих его в столице опасностях, но он не обратил на это внимания и поселился в Лувре вместе с сестрой Екатериной.
Лето в Лувре
И вот началась та трагическая неделя, о которой сохранилось так много рассказов и воспоминаний. Рядом с Генрихом постоянно находился Колиньи, считавший себя патриархом, и толпа молодых дворян, большей частью гасконцев, с вызывающим видом, с рукой на эфесе шпаги и с Библией на устах. Одного неосторожного слова или взгляда было достаточно, чтобы оружие было пущено в ход. Вокруг него были также протестантские пасторы, капелланы, его наставник Бовуа, который с ним не расставался с 1562 года, и весь положенный принцу штат — слуги, пажи, шталмейстеры и т. д.
Генриху было восемнадцать лет. Что касается Маргариты, то она уже прославилась своей неотразимой красотой. Брантом воспел ее, как яркую звезду: «Если существует в мире воплощение совершенной красоты, то это королева Наваррская. Рядом с ней все кажутся дурнушками… Она скорее похожа на богиню, чем на принцессу». Жанна д'Альбре отметила; что «у нее совершенное телосложение, но она сильно затягивается, а ее лицо чрезмерно нарумянено, и это ее портит. Но при этом дворе румяна в такой же моде, как в Испании». У нее черные волосы, поверх них она обычно носит белокурый парик. Она всегда царит на балах и ассамблеях, на торжественных выездах, гарцуя на белом иноходце, или возлегая на позолоченных носилках, или сидя в карете, украшенной ее любимыми эмблемами. Еще она славится своей ученостью, умением вести беседу, тонким и проницательным умом, остроумием, поэтическим дарованном и блестящим эпистолярным стилем. Иными словами, лучшее из творений французского двора, его изумительная жемчужина.