Король Наваррский уехал без него в Галатский лес, где на следующий день должна была состояться охота на оленя. Генриха сопровождали его камердинер д'Арманьяк и два гасконца из свиты. Остальные должны были присоединиться к ним завтра. Таким образом, Агриппа, присутствовавший на вечерней аудиенции Генриха III, заметил, как один из заговорщиков, Фервак, шептал что-то на ухо королю. Если король и был предупрежден, то не отреагировал или отреагировал слишком поздно. Агриппа той же ночью ускакал галопом вместе с Роклором. Он присоединился к Генриху рано утром в Санлисе. Возможно, как рассказывал д'Обинье, король Наваррский еще не принял окончательного решения. Подобно Месье, этот двадцатидвухлетний принц принимал решения только под нажимом своего окружения, у него еще не было своей политической воли.
«Государь, — крикнул ему, даже не спешившись, его шталмейстер, — король все знает от Фервака. Дорога в Париж ведет к позору и смерти, а все другие — к жизни и славе… Пришла пора вырваться из когтей ваших тюремщиков и присоединиться к своим друзьям и верным слугам». Генрих снова перешел Рубикон, как он это сделал в 1568 г., отправившись в Ла Рошель. В Санлисе он написал Генриху III письмо, в котором сообщал, что, устав от унижений, он уезжает, но сохраняет при этом ему верность. В Лувре очень плохо приняли его гонцов, и все-таки нельзя не удивиться, что король так быстро успокоился. Члены Королевского совета требовали казни посланников Беарнца, но Генрих III «даровал им жизнь». Более того, он даже передал им ответное письмо своему зятю и разрешил уехать группе дворян, которые должны были присоединиться к беглецам. Среди них был юный паж Максимилиан де Бетюн, будущий герцог Сюлли.
Из Галатского леса молодые люди поскакали на юг. 5 февраля маленький отряд начал переправляться через Сену в одном лье от Пуасси. В ожидании лодки, которая отправилась за остальными, Генрих и Агриппа разминали ноги, чтобы согреться в предрассветном холодном тумане, держа лошадей за уздечки. И тут Агриппа попросил своего господина прочесть с ним в знак благодарности Всевышнему 20-й псалом. И они дружно прочли его в ночной тиши:
«Господи! Силой Твоею веселится царь и о спасении своем безмерно радуется».
Раблезианский эпизод в одной деревне заставил их разразиться гомерическим хохотом. Король Наваррский зашел в первую попавшуюся, с виду необитаемую хижину, чтобы «справить нужду в ларь». Жившая в хатенке старая крестьянка привыкла собственными силами управляться с мародерами, схватила серп и уже изготовилась обрушить его на голову непрошеного гостя, но подбежавший Агриппа ловко отвел удар. «Если бы вы погибли такой почетной смертью, — напишет он позже, — я начертал бы на вашей могиле такую эпитафию:
Увы! Пролейте слезы, други, —
Здесь похоронен государь,
Зарезанный серпом старухи,
Когда он мирно какал в ларь».
Недовольство и злоба не заглушили родственных чувств Генриха III. Если верить послам, в Лувре знали маршрут беглецов, но ничего не сделали, чтобы их остановить. С общей подорожной, любезно выданной королем Франции, все офицеры и слуги Генриха Наваррского беспрепятственно покинули дворец, с мебелью и лошадьми. Генрих III даже добавил к этому шесть самых красивых лошадей из королевских конюшен и подарок в 12 000 ливров. Король, очевидно, хотел нейтрализовать Беарнца в тот момент, когда наемники Конде и курфюрста Иоганна Казимира 8 февраля переправились через Луару. Двадцатитысячная армия начала вторжение в Бургундию.
Глава десятая
Второй мятеж: Гиень
1576–1578
Какое место займет молодой король Наваррский в милитаризированной партии протестантов, воспламененной воинственным и непреклонным духом его кузена Конде? Что он значит для партии «недовольных», неоспоримым лидером которой является Месье, возвысившийся благодаря своему положению наследника трона? Конде бежал первым, Месье вторым, а Генрих только третьим, скомпрометированный к тому же в глазах общественности своими отречениями, нарушением последней воли матери, а также своим легкомыслием и распутством.