Военные действия были непродолжительными, перевес католиков не вызывал сомнений. Генрих сражался с такой вялостью, что заслужил упреки своего кузена Конде, но зато Екатерина выбрала его главным партнером в переговорах. Предложения Екатерины передал ее эмиссар Вилльруа. Сообщая о них ларошельцам, Генрих обратился к ним повелительным, не лишенным язвительности тоном. Он сожалеет, писал Генрих 18 мая 1577 г., что был вынужден по причине, которую не считает нужным объяснять, «значительно ущемить свободы, данные вам последним эдиктом». Он сделал это по совету благоразумных людей, которые считают, «что благополучие и безопасность церквей уменьшаются во время войны и увеличиваются в мирное время. Господь даст мне силы не щадить никаких средств для защиты и поддержки его святых церквей». Он один знает существо всех проблем, поэтому население должно ему доверять. Этот категорический тон свидетельствует о том, что Генрих взял на себя всю полноту власти, и ему нравилось влиять на умы и обстоятельства, даже если он и украшал свои заявления остротами.
Совещания закончились 17 сентября 1577 г. в Бержераке. За ними в конце месяца последовал Пуатьерский эдикт, который признавал, что введение в королевстве единой религии если и желательно, то неосуществимо на практике, разве что с применением силы и нанесением ущерба «бедному народу». Протестантское богослужение разрешалось в домах дворян, в городах и поселках, где оно проводилось до опубликования эдикта, а также в одном городе каждого судебного округа, за исключением Парижа и королевских резиденций. Эдикт утвердил реабилитацию жертв 24 августа, судебные палаты из католиков и протестантов и предоставление протестантам восьми укрепленных городов на шесть лет.
Король Наваррский, несмотря на недовольство окружения, обязался исполнять эдикт. «Для нас чрезвычайно опасно, — писал он жителям Бержерака, — если гугенотов обвинят в нарушении мира». И Дамвилю в следующем году: «Мир нельзя установить за один день, но я надеюсь, что со временем порядочные люди достигнут цели, несмотря на происки нарушителей спокойствия».
Однако не весь Юго-Запад безоговорочно принял Генриха. И особенно его бойкотировал Беарн. Обетованная земля кальвинизма косо смотрела на лавирующую и умеренную политику сына Жанны д'Альбре, а тем более на его распутное поведение. Церковный совет и Беарнские штаты относились к нему с той же сдержанностью. Выбор в качестве постоянной резиденции Ажана, потом Лектура, затем Нерака показателен: Генрих больше наместник Гиени, чем суверенный виконт Беарна, так как все его мысли обращены к Франции. К счастью, рядом с ним был близкий человек, который мог вместо него управлять его пиренейской страной, — его сестра Екатерина. В начале 1577 г. он назначил ее регентшей Беарна.
Вокруг Генриха собралась группа беглецов из Санлиса. Пусть некоторые и покинули его, зато к нему перешло большое количество дворян — многие из окружения Месье. Как писал Генрих Дамвилю в августе 1576 г. из Ажана (они принадлежали к разным религиям): «Вы не можете себе представить, как хорошо ладят между собой католики и протестанты». Молодые гугеноты хранили ему верность во имя общего дела. Более редкая верность католиков высоко ценилась королем Наваррским, так как свидетельствовала о личной привязанности, которая ему льстила. Связывая свою судьбу с еретиком, они рисковали навлечь на себя немилость короля Франции.
При маленьком наваррском дворе молодые люди исповедовали каждый свою религию, не задирая друг друга. Однако королевская милость неизбежно вызывала соперничество. Лаварден и Ла Ну устроили потасовку в присутствии короля. К счастью, подобные эпизоды были редкостью. Сражения утоляли их жажду подвигов и славы, и Генрих великолепно умел поддерживать их пыл одобрительными словами, общими воспоминаниями, ласковыми прозвищами, редкими обращениями на «ты». В письме к Франсуа де Монтескью: «Чертов висельник, скоро я приеду отведать своего вина». К Мано де Бацу: «Прицепи крылья своему коню. Почему? Узнаешь от меня в Нераке; спеши, беги, лети — это приказ твоего государя, просьба твоего друга».
Глава одиннадцатая
Партия в шахматы
1578–1579
Преданность друзей была Генриху крайне необходима, так как он постоянно сталкивался с враждебностью католиков Гиени. Монлюк, а потом Виллар, назначенные королем Франции наместники, использовали эту религиозную неприязнь, опираясь на Бордо, столицу провинции, где находились парламент с широкими судебными полномочиями и архиепископство. Власти Бордо вели независимую от короля политику и поддерживали муниципальные свободы. Это был бастион фанатичных папистов. В октябре 1576 г. городские власти сообщили Генриху, что не позволят ему войти в Бордо. Через три месяца, узнав, что его теща и жена, возможно, приедут к нему в Коньяк, Генрих выехал в Кадилляк, расположенный в 35 км от Бордо. Бордосцы спешно направили к нему делегацию, чтобы напомнить о своем предупреждении. Если бордосцы не пускали его в город, то другие и вовсе пытались убить. В конце декабря Генрих появился у стен небольшого городка Эоз. Муниципальные магистраты в мантиях вышли ему навстречу с ключами от города. Ничего не подозревая, он прошел под механической решеткой ворот, но вдруг раздался крик: «Опускайте решетку, король вошел». Сказано — сделано, решетка упала, отрезав короля от его эскорта. С ним осталось четверо — Бац, Рони, Бетюн и Дюплесси-Морней. Чернь стала вопить: «К оружию, бей, бей», самые дерзкие приблизились, направив на короля аркебузы: «Стреляйте вон в тот красный камзол, это король Наваррский». Но Генрих побывал и не в таких переделках и мужества ему было не занимать. Он выхватил пистолеты и держал бунтовщиков на расстоянии, выстрелив пять или шесть раз, а тем временем Бац, пришпорив коня, помчался к другим воротам и впустил остальной отряд. Генрих обвинил Виллара в подстрекательстве к неповиновению и пожаловался на него Генриху III. Король Франции внял жалобе и заменил Виллара ловким дипломатом, маршалом Бироном. Но это ничего не изменило, так как маршал получил инструкции проводить в Гиени католическую политику, и конфликт вскоре вспыхнет с новой силой.