— Ничего уже не видно, — сказала Хильда.
Генрих поднялся и взял куртку подмышку.
— Нужно итти, — сказал он тихо. — До свиданья, Хильда!
— До свиданья, Генрих!
Она смотрела на него добрыми голубыми глазами, со всем как тогда, когда в первый раз подсела к нему на скамейке в парке.
Генрих снова спустился к реке и пошел по берегу. Он еще раз оглянулся. Он видел холм, а наверху крошечную фигурку, которая махала ему носовым платком. Генрих последний раз махнул ей рукой, потом дорога свернула, и холм с могилкой Вольфи скрылся из виду.
Уже совсем стемнело, и на небе зажглись звезды. Поднялся прохладный ветер. Скоро взошла луна. Река блестела серебром. Откуда-то, из садов на другом берегу, доносился собачий лай. Деревья и кусты были похожи на людей и животных. Никогда бы раньше Генрих не решился ночью итти один. Но теперь ему совсем не было жутко. У него теперь столько друзей повсюду, столько хороших товарищей! Они ему помогут в минуту опасности.
Генрих озяб и надел отцовскую куртку. Пока он добрался до моста, он очень устал. Вскоре он вышел на шоссе. В самом деле, вот мотоциклетка, а рядом стоит на коленях человек и чинит ее. Никого больше не видно кругом. Генрих подошел к нему.
— Добрый вечер, дядя, — сказал он. — Как тут пройти, в Рейхенгалль?
Человек поднялся с колен и приветливо улыбнулся.
— В Рейхенгалль? — переспросил он. — Я как раз туда еду. Садись-ка в колясочку.
Генрих залез в колясочку.
— Мне кажется, — сказал человек, — ты так мал, что можешь даже улечься. Попробуй-ка… Вот так, хорошо. Теперь мы укроем тебя курткой, и никто тебя не увидит.
Вскоре Генрих услышал стук мотора и даже под курткой почувствовал, что они несутся, как ветер, по шоссе. Генрих скоро уснул.
Он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо.
— Эй, малыш, — послышалось над ним, — нужно вставать.
Когда он открыл глаза, над ним синело небо, жаворонок пел в воздухе, напоенном солнцем. Рядом с шоссе расстилался большой луг, густо поросший высоким папоротником. Мотоциклист нагнулся и вынул мальчика из коляски. Генрих так долго пролежал свернувшись, что ноги у него затекли. Сначала он не мог даже стоять. Его новый знакомый растирал ему ноги и говорил:
— Теперь ты должен забраться в эти папоротники. Прижимайся к самой земле и ползи, чтобы тебя совсем не было видно. Ползи прямо и прямо, пока доберешься до того края луга. Там ты можешь спокойно встать: ты уже будешь по ту сторону границы, не в Германии. Пойдешь прямо до первой деревни. Вот тут написан адрес. — Человек протянул ему письмо. — Пойдешь туда и будешь там жить, пока твоя мать не заберет тебя.
Только он успел это сказать, как вдали послышался треск мотоциклетки. Ее не было еще видно, но она быстро приближалась.
— Ого! — прислушавшись, сказал человек. — Ну-ка, живей, а то беда будет…
Письмо было уже у Генриха в кармане. Он перескочил канаву и через несколько секунд скрылся в высоких папоротниках. Он был так мал, что его совсем не было видно.
Но через какие-нибудь две-три минуты появился второй мотоцикл. В коляске сидел полицейский чиновник.
Генрих еще слыхал, как он грубо спросил:
— Куда?
Ответа Генрих не мог расслышать: человек, с которым он приехал, говорил слишком тихо. Он только слышал, как полицейский громко сказал:
— Ваши бумаги!
Потом полицейский спросил:
— Почему вы тут стоите?
Потом еще спросил:
— Вы никого не высаживали из своей коляски?
На этот раз Генрих ясно услышал ответ:
— Вы же видите, что кругом ни души. Разве тут есть где укрыться человеку?
Это была правда: взрослому тут было не спрятаться.
Полицейский покатил дальше.
Генрих скоро дополз до конца луга. Он поднялся — и заметил, что второпях забыл куртку. Но делать было нечего. Он пошел прямо и скоро вошел в небольшую опрятную деревушку. Ему навстречу шагал крестьянин.
— Добрый день, — поздоровался Генрих и показал ему письмо.
— В третьем доме направо, там и найдешь, — сказал крестьянин.
Дом очень понравился Генриху. Окна были украшены резными, ярко расписанными наличниками.
Когда Генрих вошел в комнату, он прежде всего увидел собаку, похожую на Вольфи, и канарейку в клетке. На окне стояло много цветов. На диване лежала кошка. Навстречу Генриху вышла женщина с доброй улыбкой. Когда она прочла письмо, то спросила:
— Это ты — храбрый и умный Генрих?