В бытность принцем, отношения Генриха с его братом Томасом, герцогом Кларенсом, не были хорошими. Став королем, Генрих относился к брату с почетом, но отстранение его от ключевой роли капитана Кале в феврале 1414 года в пользу графа Уорвика говорит о том, что он предпочитал доверять другим[68]. Как и граф Арундел, Уорвик пользовался большим доверием Генриха, который отвел ему важную дипломатическую роль в переговорах с Францией и на Констанцском соборе, очень важном международном саммите, который открылся в ноябре 1414 года в попытке разрешить раскол между соперничающими папами, разделявший Европу с 1378 года. Генрих стремился к тому, чтобы на этом церковном соборе было признано независимое английское присутствие, вместо того чтобы быть включенным в более широкую "германскую" нацию, которая поддерживала римского Папу, и тем самым укрепить свои позиции против французов, которые поддерживали авиньонского претендента.
Несмотря на привлечение собственных союзников, Генрих не стал проводить чистку людей своего отца, а предпочел сохранить тех, кому мог доверять. Сэр Томас Эрпингем, назначенный управляющим дворцовым хозяйством 23 марта 1413 года, был давним соратником ланкастерского режима, служил как Джону Гонту, так и Генриху IV, при котором он также был управляющим. На не менее важную должность камергера Генриха был выбран Генри, лорд Фицхью, который был одним из рыцарей короля Генриха IV — особая честь, оказываемая приближенным к государю людям. В 1413 году Фитцхью было не менее 50 лет, Эрпингему — на несколько лет больше, и оба они были рыцарями Подвязки, что ясно указывало на их значение как военачальников. Выбор Генрихом V двух "отцовских фигур" для надзора за королевским хозяйством снова говорит о его желании создать образ хорошего государя, контрастирующий с его образом принца.
Генрих хотел, чтобы его направляли и поддерживали серьезные и неподкупные советники, люди, отражающие стиль королевской власти, которому он себя посвятил. Ни на этом этапе, ни позже он не имел фаворитов и не продвигал никого, кто не демонстрировал высокие стандарты честности и преданности, которых он ожидал. Он был консервативен в использовании патронажа, полагая, что награду нужно заслужить, и скуп в создании пэрств. Хотя на заседании парламента в мае 1414 года он возвел своих братьев Джона и Хамфри в герцогский статус (Бедфорд и Глостер), а своего двоюродного дядю Ричарда Конисбурга — в графы Кембриджа, эти титулы не были подкреплены земельными владениями и доходами и были дарованы только пожизненно, что опять же является выражением необходимости даже для членов его семьи показать свою ценность для королевства. Но там, где лояльность была доказана, он вознаграждал ее. Будучи принцем, Генрих поддержал своего двоюродного дядю Эдуарда, герцога Йоркского, когда Генрих IV усомнился в верности последнего. Став королем, он позаботился о том, чтобы парламент в мае 1414 года объявил герцога свободным от подозрений, признав его "добрым сеньором своего отца и себя, и желая, чтобы его считали таковым "[69].
Помня о финансовых проблемах, которые преследовали его отца, Генрих поддерживал размер и расходы своего дома на низком уровне. В его правление также не наблюдалось частой смены должностей, как это было при его отце: меньшая текучесть кадров указывала на короля, который был уверен в своих суждениях и ясен в своих намерениях. Сознавая, что его отец подвергался критике за продвижение людей низкого ранга, Генрих стремился к тому, чтобы ядром его совета были знатные дворяне и духовенство. Милитаризм его правления, вызванный войнами с Францией, способствовал привлечению пэров и знатных рыцарей в ближний круг короля.
Генрих был "практичным" монархом, стремящимся внести свой вклад во все сферы деятельности, особенно в обеспечение справедливости, общественного порядка и финансовой честности, а также в укрепление позиций Англии в Европе, но признаком хорошего короля было прислушиваться к советам как регулярного королевского совета, так и Большого совета и парламента. Через три дня после коронации, в знак своего возвращения из политического забытья, в которое он был низвергнут до своего воцарения, он устроил беспрецедентную личную встречу с дворянами и рыцарями, на которой пообещал править во имя чести Бога и процветания королевства. Присутствующие, в свою очередь, принесли ему клятву верности как королю[70]. Этой церемонией он попытался устранить любые затянувшиеся сомнения в своем наследовании в свете предполагаемой попытки переворота и явного предпочтения отца его брату Томасу. В качестве публичного жеста, демонстрируя свою приверженность ожидаемой королевской политике, при вступлении на престол, король сообщил о своем намерении объявить о всеобщем помилование, отправив гонцов в день своей коронации, чтобы провозгласить его[71]. Эти действия обнародовали его добрые намерения, но политической нации все еще требовалось время, чтобы понять, каким королем он будет.
68