Возможно, вначале он подумывал о продолжении кампании. Именно такое впечатление он хотел произвести на парламент, который открылся 4 ноября 1415 года, пока он все еще находился во Франции. Во вступительной речи канцлер сообщил об успехах при Арфлере и Азенкуре — "слава Богу, с величайшей честью и выгодой, которую когда-либо имело королевство за столь короткое время" — но предупредил, что без дальнейшей финансовой помощи эта "благоприятная, почетная и выгодная экспедиция" не может продолжаться. Лордам и общинам было предложено рассмотреть, "как можно было бы выделить средства на эти цели… такие, которые подойдут для завершения и продолжения экспедиции"[117]. Действительно ли Генрих рассматривал возможность продления кампании, возможно, с нападением на удерживаемую бургундцами крепость Ардр на границе области Кале, кажется маловероятным: если так, то, похоже, его отговорили главные капитаны. Более вероятно, что король беспокоился о своих финансовых ресурсах в целом, и считал, что парламент с большей вероятностью проголосует за очередной налог, если будет уверен, что он хочет продолжать войну. Так и вышло: после того, как выплата светской субсидии, запланированная на февраль 1416 года, была перенесена на декабрь 1415 года, новая субсидия была предоставлена на ноябрь 1416 года, а король получил в свое распоряжение пожизненную торговую пошлину, он объявил кампанию завершенной и привел свою армию домой. Парламент закрылся 13 ноября. Через три дня Генрих высадился в Англии.
23 ноября он с триумфом въехал в Лондон, а горожане организовали и оплатили серию театральных постановок в его честь, а также в их честь, чтобы подчеркнуть статус города и свой собственный престиж. В конце Лондонского моста статуи великанов Гога и Магога, традиционные стражи города, были одеты во все свое великолепие, "стремясь увидеть с нетерпением ожидаемое лицо своего господина и приветствовать его обильными похвалами"[118]. По дороге короля встречали хоры и геральдические представления. Башня водопровода в Корнхилле была покрыта малиновой тканью и украшена королевским гербом, а также гербами Святого Георгия, Святого Эдуарда Исповедника и Святого Эдмунда. Когда король проезжал мимо нее, "компания пророков" с белыми волосами, золотыми копнами и тюрбанами выпустила "в качестве жертвы Богу за победу" воробьев и других мелких птиц. "Некоторые опустились на грудь короля, некоторые сели ему на плечи, а некоторые кружились в извилистом полете", в то время как пророки скандировали "воспойте Господу новую песнь, Аллилуйя"[119]. У креста в Чипсайде хор прекрасных юных дев, одетых в белое, "пел "Приветствуем Генриха, пятнадцатилетнего, короля Энглона и Фраунса", как будто для нового Давида, возвращающегося после убийства Голиафа, которого уместно было бы представить надменным французом"[120]. Однако это не был триумф в римском стиле. Короля сопровождала не вся армия, а лишь небольшая свита, и только шесть самых важных пленников были представлены на параде. Зрители были поражены скромным поведением короля, которое подчеркивало его постоянный акцент на божественной природе его победы. Шествие завершилось религиозной церемонией в Вестминстерском аббатстве.
Все упоминания об Азенкуре после этого события сознательно связывались с Божьей поддержкой короля. Идея победы, дарованной Богом, была не нова, но Генрих поднял ее на новую высоту как часть своего видения королевской власти. Она также разжигалась его советниками — по крайней мере, один из них, несмотря на самозабвенную проекцию смирения короля, беспокоился, что победа пойдет королю впрок:
Ваше королевское величество считает и твердо придерживается, как я полагаю, что не ваша рука, а протянутая рука Бога совершила все это для Его собственной хвалы, чести и славы английской нации и вечной памяти королевского имени… Более того, подобает, чтобы ваше королевское величество не хвалилось прошлым, а беспокоилось о будущем; пусть сила наших врагов не тянет нас назад; пусть их проницательность не беспокоит нас; пусть никакие честные обещания никого не соблазняют[121].
Автором этих слов, вполне вероятно, был дядя и канцлер Генриха, Генрих Бофорт: если это так, то, возможно, они были написаны с учетом прошлого поведения Генриха как принца, а также как короля.