Брэндон отправился в Дувр, готовый сесть на корабль и пересечь унылый зимний пролив, и тут в Англию прибыл посыльный с письмом, тайно вынесенным из аббатства. Прикидываясь утешителем, Франциск ежедневно наведывался к Марии, неизменно оскорбляя и тревожа ее чувства, поскольку флиртовал и приставал к ней с гнусными предложениями. Он приказал монахиням оставить их наедине, запер двери и после неудачного соблазнения попытался вынудить ее отдаться.
Меня затрясло от ярости при мысли о том, что этот развратник посмел посягнуть на мою сестру – жену его отца! Таких омерзительных извращенцев, как он, величавший себя первым дворянином Франции, издревле ждало проклятие небес! Дай боже, чтобы Мария родила наследника престола, тогда Франция избавится от порочного царствования этого чудовища! Пусть Брэндон станет защитником сестры и освободит ее из заточения.
– Молите Господа, Екатерина, – сказал я, прочитав жене о положении Марии. – Я знаю, что Он слышит ваши молитвы.
– Не всегда, – грустно возразила она. – Но тем не менее я буду неустанно просить за нее.
Господь услышал королеву, однако свобода, которую получила сестра, стала гибельной для моих надежд. С молчаливого согласия Франциска Брэндон женился на Марии, тем самым вызволив ее из тюрьмы.
– Изменник! – вскричал я, пробежав глазами его письмо. – Вероломный предатель!
В десятый раз я перечитывал его оправдания:
Милорд, так получилось, что, прибыв в Париж, я услышал множество историй, кои повергли в великий страх даже меня, а главное, королеву, и она не успокоилась, пока я не дал согласие жениться. В общем, говоря ясно и понятно, я, имея искренние чувства, обвенчался с ней, и наше воссоединение прошло столь бурно, что у меня уже возникли опасения, не ожидает ли она ребенка.
Эти строки врезались мне в память. Больше не имело смысла хранить сей подлый документ. Я швырнул его в огонь, где он быстро съежился, почернел и рассыпался в прах.
– Он украл у меня сестру!
– А по-моему, он поступил… великодушно, – робко возразила Екатерина.
Она редко противоречила, когда меня одолевали приступы ярости.
– В Испании подобные поступки могут сойти за благородство. В Англии они рассматриваются как опасное безрассудство и авантюризм.
– Брэндон спас королеву, которая находилась в бедственном положении, ведь ее честь подвергалась опасности.
– Он украл у меня ценное достояние! Теперь Мария не сможет заключить новый выгодный брак! Кого еще мне использовать как приманку для политических сделок? К тому же мы бездетны и…
– Разве вы не рады за них? Не способны порадоваться их счастью? О, вспомните, как один юноша писал:
– Тот юноша умер.
Когда же это произошло? Когда я осваивал премудрости королевского бытия?
– Но он спас меня. Несчастную принцессу, прозябавшую в чужой стране.
Ну, опять Екатерина завела старую песню. Ее взгляд стал мечтательным и рассеянным. Какая скука.
– Что ж, вы сделались королевой, но с тех пор минуло много лет.
Пребывая в раздраженном состоянии, я подыскивал пути для отступления.
– Надо приказать Уолси придумать для них наказание. Назначить им своеобразный штраф. Да, так и будет, – заключил я уже на ходу, поспешно покидая жену.
И Уолси нашел выход. Он предложил потребовать от Брэндона возмещения потерь, поскольку Мария лишилась пожизненного вдовьего пенсиона, выплачиваемого Францией. В общей сложности – около двадцати пяти тысяч фунтов. Если герцог Суффолк согласится на выплату этой суммы, то они смогут вернуться в Англию и я признаю их.
Уилл:
Таким образом, Брэндон, в сущности, всего лишь утратил какое то ни было влияние при дворе. Из-за огромного штрафа герцог не мог больше позволить себе роскошь придворной жизни; им с Марией пришлось удалиться в Уэсторпский манор Суффолка, где жизнь обходилась значительно дешевле. Подальше от глаз Генриха: с глаз долой, из сердца вон… По крайней мере, на это надеялся Уолси.
Генрих VIII:
Между тем я продолжал развлекаться с Бесси. Фраза Брэндона «…и наше воссоединение прошло столь бурно, что у меня уже возникли опасения, не ожидает ли она ребенка», как чья-то издевка, назойливо крутилась в моей голове. Он отлично понимал женщин и, обладая недоступным мне тайным знанием, умел ухаживать за ними, соблазнять и побеждать их. Его мужественной красоты оказалось достаточно, чтобы завоевать сердце принцессы крови. Неужели я недостаточно красив? Сомнения мучили меня до безумия. Меня терзала неуверенность в собственном обаянии. Ведь оба мы обладаем известной статью, у нас одинаковые органы… И я, и Брэндон принадлежим к мужскому полу, и нам, благородным кавалерам, доступно многое (сластолюбец из простолюдинов может позволить себе гораздо меньше)… С Бесси я стремился ко всем мыслимым удовольствиям плоти, словно жаждал до конца постичь то финальное ускользающее ощущение, считавшееся венцом чувственности. Но, несмотря на старания, я не обрел опыта, способного придать мне неоспоримое превосходство.