Нововейский слишком хорошо усвоил повадки татар, чтобы не знать: единожды пересекши границу Речи Посполитой, чамбулы пойдут сторожко, внимательно следя по сторонам, но тут, на своей еще земле, они потекут широкой лавиной, не соблюдая никакой предосторожности. Так оно и было: встреча со смертью показалась бы татарам более правдоподобной, нежели встреча в глубине Бессарабии, на самых татарских рубежах, с войском Речи Посполитой, которой его не доставало даже для охраны собственных рубежей.
Нововейский верил, уповал на то, что его экспедиция застанет врага врасплох, и тогда результаты ее превзойдут ожидания гетмана; к тому же она могла стать роковой для Азьи и его татар. Молодому поручику нетрудно было предвидеть, что липеки и черемисы, отлично знавшие Речь Посполитую, пойдут в передовом дозоре, — уверенность в этом была главным источником его надежды. Напасть внезапно, захватить этого вражьего сына Азью, быть может, отбить сестру и Зосю, вырвать их из неволи, отмстить сполна, а затем самому сложить голову на войне — вот и все, чего еще жаждала истерзанная душа Нововейского.
Благодаря этим мыслям и надеждам Нововейский стряхнул с себя оцепенение и ожил. Трудный поход по неведомым путям-дорогам, вольное дыхание степи и опасности, все это возродило его здоровье и былую силу. Искусный наездник стал одерживать в нем верх. Мучительные воспоминания вытеснила забота о том, как обмануть неприятеля, нанести ему урон.
Переправившись через Днестр, отряд пошел наискось и вниз, к Пруту, днем обыкновенно углубляясь в леса и камышовые заросли, а ночью совершая спешные и скрытые переходы. Край тот, и нынче еще не слишком многолюдный, в те времена населяли почти одни кочевники. Редко-редко встречались кукурузные поля и с ними рядом сельбища.
Двигаясь скрытно, они старались избегать больших селений, но иной раз весьма смело въезжали в маленькие, из двух-трех, а то и дюжины домов, зная, что никому из жителей не придет в голову бежать, опередив их, в Буджак, дабы остеречь тамошних татар. Впрочем, Люсьня следил, чтобы такого не случалось, но вскоре отказался от всякой предосторожности, увидевши, что немногочисленные эти жители, хотя и подданные султана, сами с тревогой ожидают прихода султанских войск, к тому же понятия не имеют о том, кто к ним пожаловал, и принимают их за каралашей, которые, как и все прочие, держат путь к султану.
Люди эти безо всякого принуждения снабжали солдат кукурузными лепешками, сушеным кизилом и вяленым буйволовым мясом. У каждого хуторянина были свои стада овец, буйволов и коней, укрытые близ рек. Время от времени драгуны встречали и большие стада полудиких буйволов, которые пасло не менее десятка пастухов. Пастухи эти кочевали по степи, разбивали шатры и оставались на одном месте, пока хватит кормов. Обыкновенно то были старики татары. Нововейский осторожно, словно то был чамбул, окружал чабанов и морил их голодом, чтобы они не смогли сообщить в буджак о его экспедиции. Татар этих, расспросивши сперва о дорогах, а вернее о бездорожье, он по большей части велел убивать беспощадно, никто живым не уходил. Затем брал из стада столько буйволов, сколько было нужно, и шел далее.
По мере того как отряд продвигался на юг, стада встречались все чаще, стерегли их почти сплошь татары, и было их немало. За время двухнедельного похода Нововейский окружил и уничтожил три пастушеские ватаги при отарах овец, по нескольку десятков людей каждая. Драгуны отбирали у пастухов вшивые их кожухи и, очистив над огнем, сами в них облачались, чтобы походить на диких чабанов и овчаров. Уже к началу второй недели все были одеты по-татарски — ни дать ни взять чамбул. Осталось у них только оружие регулярной конницы, а колеты они приторочили к седлу, полагая переодеться на обратном пути. Вблизи по льняным мазурским усикам и голубым глазам нетрудно было распознать, кто они такие, издалека же даже самый опытный глаз мог при виде их ошибиться, тем паче что они еще гнали перед собою стадо, необходимое им для пропитания.
Подойдя к Пруту, они левым берегом направились вниз. Поскольку на Кучменском тракте не хватало провианта, можно было предположить, что султанские полчища, а впереди них орда, пойдут на Фалешты, Хуш, Котиморе и затем лишь валашской дорогой и либо свернут к Днестру, либо еще пройдут напрямик, через всю Бессарабию, чтобы только близ Ушиц вынырнуть у границы Речи Посполитой. Нововейский настолько был в этом уверен, что шел все медленнее, не считаясь со временем, и все осторожнее, боясь ненароком наткнуться на чамбулы. Войдя наконец в междуречье Сараты и Текича, он остановился там — дать роздых коням и людям и в хорошо защищенном месте дождаться передового дозора ордынцев.
Место и в самом деле выбрали удачное: и междуречье, и противоположные берега сплошь поросли кизилом и крушиной. Заросли кустарника раскинулись окрест, насколько хватал глаз, где густо покрывая землю, а где образуя островки, меж которых светлели прогалины, весьма пригодные для лагеря. В ту пору деревья и кустарники уже отцвели, а ранней весной было тут множество желтых и белых цветов. Безлюдные заросли кишели всякого рода зверьем: оленями, сернами, зайцами, птицами. Тут и там близ источников воины заприметили и медвежьи следы. Один медведь спустя два дня после прибытия отряда задрал овец, и Люсьня решил устроить на него облаву, но поскольку Нововейский, дабы не обнаружить себя, запретил стрельбу из мушкетов, воины выбирались на хищника с копьями и топорами.
Позднее у воды нашли и кострища, но старые, вероятно прошлогодние. Сюда, как видно, захаживали порой кочевники со стадами или, быть может, татары приходили срезать кизиловые побеги на кистени. Но даже при самых тщательных поисках свежих следов человека не обнаружили.
Нововейский решил далее не идти и здесь ожидать прибытия турецких войск.
Разбили лагерь. Соорудили шалаши и принялись ждать. На краю зарослей встали караульные; одни денно и нощно смотрели в сторону Буджака, другие — на Прут, в сторону Фалешт. Нововейский не сомневался, что по каким-то признакам он угадает приближение султанских войск, но отряжал все же маленькие разъезды, которые обыкновенно сам и возглавлял. Погода весьма им благоприятствовала. Дни стояли знойные, хотя в тени густых зарослей можно было укрыться от жары, а ночи ясные, тихие, лунные; кустарник в эту пору так и трепетал от соловьиных трелей. Такие ночи приносили Нововейскому тягчайшие страдания; будучи не в состоянии забыться сном, он неотвязно размышлял о недавнем своем счастье и о нынешних бедствиях.
Жил он одной лишь думой: насытить сердце местью и хоть немного успокоиться. Близился срок, когда ему суждено либо свершить свою месть, либо погибнуть.
Неделя проходила за неделей, драгуны хозяйничали в пустынном месте и вели наблюдение. За это время они изучили все пути, все овраги, луга, реки и ручьи, похитили еще несколько стад, вырезали несколько небольших групп кочевников и подстерегали врага в густых зарослях, как дикий зверь подстерегает добычу. И вот долгожданный миг настал.
Однажды поутру они заметили стаи птиц, тянувшиеся и высоко над землей, и совсем низко. Дрофы, белые куропатки, голубоногие перепелки, держась понизу, по-над травой, устремлялись к зарослям, а поверху неслись вороны, вороны и даже болотная птица, очевидно, вспугнутая с берегов Дуная либо с добруджских болот. Завидев стаи птиц, драгуны переглянулись, и слово «идут, идут!» полетело из уст в уста. Лица тотчас оживились, усы встопорщились, заблестели глаза, но в их оживлении не было ни тени тревоги; у людей этих вся жизнь прошла в «маневрах», и чуяли они лишь то, что чуют охотничьи собаки, выследившие зверя. Костры тотчас залили, чтобы дым не выдал присутствия людей в зарослях, коней оседлали — весь отряд встал в боевом порядке.
Теперь надлежало рассчитать время и захватить неприятеля врасплох, когда он расположится на привал. Нововейский хорошо знал, что султанское войско движется врассыпную, тем паче здесь, у себя в стране, где никакая опасность как будто не грозит. Знал он и то, что передовой дозор обыкновенно на милю, а то и на две опережает основное войско, и справедливо полагал, что впереди идут липеки.