Услыхав от Тейрезия, что есть человек, берущийся найти Лигию, Виниций поспешил к Петронию и, второпях поздоровавшись, спросил, что это за человек.
— Скоро мы его увидим, — сказал Петроний. — Это знакомый Эвники, а она сейчас придет уложить складки моей тоги и сообщит о нем более подробно.
— Это та, которую ты вчера хотел мне подарить?
— Да, та, которую ты вчера отверг, за что, впрочем, я тебе благодарен, так как она, пожалуй, лучшая вестиплика в городе.
Едва он договорил, как Эвника действительно появилась и, взяв с инкрустированного слоновой костью стула тогу, развернула ее, чтобы набросить на плечи Петрония. Лицо у нее было спокойное, в глазах светилась радость.
Петроний внимательно на нее посмотрел и нашел, что она очень хороша. Когда ж она, запахнув на нем тогу, стала укладывать ее складки, то и дело нагибаясь, чтобы их выровнять сверху донизу, он заметил, что руки у нее дивного цвета бледной розы, а грудь и плечи отливают нежными тонами перламутра или алебастра.
— Эвника, — сказал он, — пришел уже тот человек, о котором ты вчера говорила Тейрезию?
— Да, господин.
— Как его зовут?
— Хилон Хилонид, господин.
— Кто он?
— Он врач, мудрец и прорицатель, он умеет читать судьбы людей и предсказывать будущее.
— А тебе он тоже предсказывал будущее?
Эвника залилась румянцем, от которого порозовели даже ее уши и шея.
— Да, господин.
— Что ж он тебе напророчил?
— Что меня ждут боль и счастье.
— Боль досталась тебе вчера от рук Тейрезия, значит, и счастье должно прийти.
— Оно уже пришло, господин.
— Какое же?
И она прошептала.
— Я осталась здесь.
Петроний положил руку на ее золотистую голову.
— Ты нынче хорошо уложила складки, Эвника, я тобою доволен.
От прикосновения его руки глаза у нее вмиг затуманились слезами счастья, учащенное дыхание заволновало грудь.
Петроний и Виниций, не мешкая, пошли в атрий, где их ждал Хилон Хилонид, который при их появлении отвесил глубокий поклон. Вспомнив о своем вчерашнем предположении, что это, возможно, любовник Эвники, Петроний улыбнулся. Стоявший перед ним человек не мог быть ничьим любовником. В странной его фигуре было что-то жалкое и вместе с тем смешное. Он был не стар: в неухоженной бороде и курчавой шевелюре лишь кое-где белели седые волоски. Худощавый, с очень сутулою спиной, он на первый взгляд даже казался горбатым; над горбом торчала большая голова, лицо напоминало сразу и обезьяну, и лису, взгляд был пронзительный. Желтоватая кожа на лице была вся в прыщах, и усеянный ими сизый нос, видимо, указывал на пристрастие к вину. Неряшливая одежда — темная туника из козьей шерсти и такой же дырявый плащ — говорила о подлинной или притворной бедности. При виде его Петронию пришел на ум Гомеров Терсит, и, ответив взмахом руки на поклон гостя, он сказал:
— Приветствую тебя, божественный Терсит! Что сталось с шишками, которые тебе набил под Троей Улисс, и что сам-то он поделывает на Елисейских полях?
— Благородный господин, — ответствовал Хилон Хилонид, — мудрейший из умерших, Улисс, шлет через меня мудрейшему из живущих, Петронию, свой привет и просьбу прикрыть мои шишки новым плащом.
— Клянусь Гекатой Трехликой, — вскричал Петроний, — твой ответ заслуживает плаща!
Но тут их беседу прервал нетерпеливый Виниций.
— Знаешь ли ты, — спросил он напрямик, — за что берешься?
— Когда две фамилии двух знатных домов ни о чем ином не толкуют, а вслед за ними эту новость повторяет пол-Рима, знать немудрено, — возразил Хилон. — Вчера ночью была похищена девушка, воспитанная в доме Авла Плавтия, по имени Лигия, а вернее Каллина, которую твои рабы, господин, препровождали из дворца императора в твой дом, и я берусь ее отыскать в городе либо, если она покинула город, — что маловероятно, — указать тебе, благородный трибун, куда она сбежала и где спряталась.
— Хорошо! — сказал Виниций, которому понравилась точность ответа. — Какие у тебя есть для этого средства?
Хилон лукаво усмехнулся.
— Средствами владеешь ты, господин, у меня же есть только разум.
Петроний тоже усмехнулся, гость пришелся ему по душе.
«Этот человек сумеет найти девушку», — подумал он.
Тем временем Виниций, нахмурив свои сросшиеся брови, сказал:
— Если ты, голодранец, обманываешь меня ради прибыли, я прикажу тебя забить палками насмерть.
— Я философ, благородный господин, а философ не может быть жаден до прибыли, особенно до такой, какую ты столь великодушно сулишь.
— Так ты философ? — спросил Петроний. — Эвника мне говорила, что ты врач и гадатель. Откуда ты знаешь Эвнику?
— Она приходила ко мне за советом, ибо слава моя достигла ее ушей.
— Какого же совета она просила?
— По любовному делу, господин. Хотела излечиться от безответной любви.
— И ты ее излечил?
— Я сделал больше, господин, я дал ей амулет, который принесет ей взаимность. В Пафосе, на Кипре, есть храм, где хранится пояс Венеры. Я дал ей две нити из этого пояса, заключенные в скорлупку миндального ореха.
— И потребовал хорошей платы?
— За взаимность невозможно заплатить слишком дорого, а я, лишившись двух пальцев на правой руке, собираю деньги на раба-писца, чтобы записывал мои мысли и сохранил для мира мое учение.
— К какой же школе ты принадлежишь, божественный мудрец?
— Я киник, господин, потому что у меня дырявый плащ, я стоик, потому что терпеливо переношу бедствия, и перипатетик, потому что за неимением носилок хожу пешком от трактира к трактиру и по дороге поучаю тех, кто обещает заплатить за кувшин вина.
— А за кувшином ты становишься ритором?
— Гераклит сказал: «Все течет», — а можешь ли ты, господин, отрицать, что вино течет?
— Он также изрек, что огонь — это божество, и божество это пылает на твоем носу.
— А божественный Диоген из Аполлонии учил, что основа всего — воздух и что чем воздух теплее, тем более совершенные существа возникают из него, а из самого теплого воздуха возникают души мудрецов. И так как осенью наступают холода, истинный мудрец должен согревать душу вином. Ибо ты, господин, не станешь отрицать, что кувшин хотя бы слабого винца из Капуи или Телесии разносит тепло по всем косточкам бренного тела человеческого.
— Где твоя родина, Хилон Хилонид?
— На берегах Понта Эвксинского. Я родом из Месембрии.
— Ты великий человек, Хилон!
— И непризнанный! — меланхолически прибавил мудрец.
Но Виниций снова стал проявлять нетерпение. Возникла некоторая надежда, ему хотелось, чтобы Хилон тотчас отправился на розыски, и вся эта беседа показалась ему пустой тратой времени. Он злился на Петрония.
— Когда ты приступишь к поискам? — спросил он, обращаясь к греку.
— А я уже приступил, — отвечал Хилон. — И находясь здесь, отвечая на твои любезные вопросы, я тоже ищу. Ты только верь мне, почтенный трибун, и знай, что, кабы у тебя потерялась завязка сандалии, я сумел бы найти завязку или того, кто ее поднял на улице.
— Приходилось ли тебе прежде оказывать подобные услуги? — спросил Петроний.
Грек поднял глаза к потолку.
— Слишком низко ценятся ныне добродетель и мудрость, и даже философ бывает вынужден искать иных средств к существованию.
— Какие они у тебя?