— Давайте петь по очереди, — воскликнул обрадованный Зых. — Есть у меня тут слуга, он на дудке будет нам вторить. Позвать слугу!
Позвали слугу, тот уселся на скамеечке, сунул в рот свою «пищалку» и, расположив на ней пальцы, уставился на присутствующих в ожидании, кому же ему придется вторить.
Все стали спорить, никто не хотел быть первым. Наконец Зых велел начать Ягенке, и хотя девушка очень стеснялась Збышка, однако поднялась со скамьи, спрятала руки под фартук и затянула песню:
Широко раскрыв глаза, Збышко вскочил с места и крикнул громовым голосом:
— А вы откуда знаете эту песню?
Ягенка воззрилась на него в изумлении:
— Да ведь ее все поют… Что вы?
Зых решил, что Збышко хватил лишнего, и, повернувшись к нему, весело сказал:
— Распусти пояс! Сразу легче станет!
Но Збышко еще с минуту времени стоял с изменившимся лицом, а затем, совладав с собою, сказал Ягенке:
— Простите. Вспомнилось мне вдруг одно дело. Пойте же.
— А может, вам невесело слушать?
— Что вы? — ответил он дрогнувшим голосом. — Да я б эту песню всю ночь напролет слушал.
Он сел и, прикрыв рукою глаза, умолк, словечка больше не уронил.
Ягенка спела другой куплет, но, кончив, заметила, что у Збышка по пальцам катится большая слеза.
Она с живостью подвинулась к молодому рыцарю, села рядом и, легонько толкнув его локтем, спросила:
— Что с вами? Я не хочу, чтобы вы плакали. Да скажите же, что с вами?
— Ничего, ничего, — ответил Збышко со вздохом. — Долго рассказывать… Что было, то прошло. Вот я и развеселился…
— А может, вы бы выпили сладкого вина?
— Обходительная девка! Да что же это вы выкаете друг дружке? — воскликнул Зых. — Говори ему: «ты, Збышко», а ты ей: «ты, Ягенка». Ведь вы с малых лет знакомы…
Затем он обратился к дочери:
— А что он когда-то отколотил тебя, это пустое!.. Сейчас он этого не сделает.
— Не сделаю! — весело подхватил Збышко. — Пускай теперь она меня отколотит, коли есть охота.
Желая совсем развеселить Збышка, Ягенка сжала кулачок и, смеясь, стала в шутку бить его.
— Вот тебе за мой разбитый нос! Вот тебе! Вот тебе!
— Вина! — крикнул, разгулявшись, хозяин Згожелиц.
Ягенка сбегала в кладовую и через минуту принесла ковш вина, два красивых кубка с вытисненными на них серебряными цветами, работы вроцлавских золотых дел мастеров, и две головки сыра, от которых еще издали шел сырный дух.
Когда взору Зыха, у которого уже шумело в голове, представилось это зрелище, он окончательно расчувствовался, придвинул к себе ковш, прижал его к груди и, решив, видно, что это Ягенка, заговорил:
— Моя ты доченька! Моя сироточка! Что я, бедный, стану делать в Згожелицах, как тебя возьмут у меня, что я стану делать!..
— А придется вам вскорости отдавать ее! — воскликнул Збышко.
Но расчувствовавшийся было Зых уже смеялся:
— Ха-ха! Девке пятнадцать лет, а она уже к парням льнет!.. Как завидит издалека, так ногами и засучит.
— Батюшка, я уйду! — сказала Ягенка.
— Не уходи! Мне хорошо с тобой…
Затем он стал таинственно подмигивать Збышку:
— Двое их повадились к ней: молодой Вильк, сын старого Вилька из Бжозовой, и Чтан[10] из Рогова. Да если б они тебя здесь застали, тотчас бы взъелись и стали грызться с тобой, как грызутся друг с дружкой.
— Эва! — воскликнул Збышко.
Затем, обратившись к Ягенке на «ты», как велел Зых, он спросил у нее:
— А который тебе люб?
— Да ни тот, ни другой.
— Вильк сердитый парень! — заметил Зых.
— Пускай на других воет![11]
— А Чтан?
Ягенка рассмеялась.
— У Чтана, — сказала она Збышку, — кудлы на голове все равно как у козла, глаз даже не видно, а сала на нем как на медведе.
Тут Збышко хлопнул себя по голове, словно что-то внезапно вспомнив, и сказал:
— Ах, да! Уж коли вы так добры к нам, так нельзя ли попросить у вас медвежьего сала — может, найдется в доме, дяде полечиться нужно, а в Богданце я не нашел.
— Было, — ответила Ягенка, — да слуги вынесли во двор луки смазывать, а собаки все выжрали… Экая жалость!
— Совсем ничего не осталось?
— Все дочиста вылизали!
— Что ж, ничего но поделаешь, придется завтра поискать в лесу.
— Вы облаву устройте, медведи в лесу встречаются, а коли вам охотничье снаряжение нужно, так мы дадим.
— Где мне ждать! Пойду на ночь под борти.
— Возьмите с собой человек пять охотников. Между ними есть дельные парни.
— Не пойду я с кучей народу, только зверя мне спугнут.
— Как же вы пойдете? С самострелом?
— Что в лесу в потемках делать с самострелом? Месяц еще не народился. Возьму зазубренные вилы да хороший топор и завтра пойду один.
Ягенка на минуту умолкла, на лице ее изобразилось беспокойство.
— В прошлом году, — сказала она, — пошел вот так наш охотник Бездух, и медведь задрал его. Опасное это дело: ночью медведь как увидит человека, особенно около бортей, тотчас становится на задние лапы.
— Ну, если б он стал убегать, так его тогда и не убить бы, — возразил Збышко.
Тем временем Зых, который успел уже маленько вздремнуть, неожиданно проснулся и запел:
Затем он обратился к Збышку:
— Слышь ты, двое их у нее: Вильк из Бжозовой да Чтан из Рогова… а ты…
Но Ягенка, опасаясь, как бы Зых не сказал чего лишнего, торопливо подошла к Збышку и спросила:
— Так когда ты пойдешь? Завтра?
— Завтра после захода солнца.
— А к каким бортям?
— К нашим, к богданецким, неподалеку от вашей межи, у Радзиковского болота. Мне говорили, будто там легко встретить мишку.
XII
Збышко как задумал, так на другой день и отправился на медведя, потому что Мацьку становилось все хуже. Сперва от радости старик было ожил и занялся даже домашними делами, но на третий день у него снова открылся жар и начались такие боли в боку, что он вынужден был слечь в постель. В лес Збышко сходил сперва днем, он осмотрел борти, приметил поблизости огромный след на болоте и поговорил с бортником Вавреком, который летом ночевал неподалеку в шалаше с парой свирепых подгальских псов, но с наступлением осенних холодов уже должен был перебраться в деревню.
Оба они со Збышком разбросали шалаш, прихватили с собою собак, а по дороге там и тут смазали медом стволы деревьев, чтобы приманить запахом зверя; затем Збышко вернулся домой и стал готовиться к охоте. Для тепла он надел лосиную безрукавку, а на голову, чтобы медведь не содрал ему кожу, натянул сетку из железной проволоки; с собою он прихватил крепко окованные двузубые вилы с зазубринами и широкую стальную секиру на дубовой рукояти подлиннее, чем у плотников. К вечернему удою он уже был у цели и, выбрав местечко поудобней, перекрестился, засел в засаду и стал ждать.
В просветах между ветвями ельника сквозили красные лучи заходящего солнца. В вершинах сосен, каркая и хлопая крыльями, летали вороны; кое-где пробегали к воде зайцы, и под лапками их шуршали пожолклые кустики ягод и опавшая листва, порой по молодому буку скользила юркая куница. В чаще еще слышался постепенно умолкавший птичий гомон.