Протянул бокал Бэнксу, и протянул свой, чтобы столкнуть их в приветствии:
— А к моим словам ты относишься также?
— Я помню, что ты говорил.
— Так знай: никогда не беру своих слов назад.
Кошка с мышкой играется так же: шанс, и — хлопок лапой сверху! Наиграется, — съест. Игра придает удовольствие трапезе.
— А как слово сдержать, — я забочусь сам: как хочу, и когда хочу. Мое дело! Надо выпить, Бэнкс!
Сходились бокалы, сплетались узлы разговора.
-Все же, ты прав: прелести пленной женщины, несравненно выше! Потому что с согласия, ты получаешь столько, сколько тебе соглашаются дать. А когда в твоих руках жизнь, а не только тело, — получишь все! Сладкий яд! Но я знал, что ты вернешься. Теперь будешь хотеть еще и еще, того же! Ну, а почему бы и нет? Женщину можно всегда поделить! Не с ними, конечно, — кивнул Шарки в сторону, — только не с ними! Ты думаешь, почему эти люди со мной? Много общего? Ублюдки, которые ползают в тине, и не способны подняться взглядом, выше собственной переносицы.… У меня с ними много общего?
— Нет! — отвечал он сам, — В них, нет ничего, кроме меленькой страсти и жажды наживы! Я знаю им цену. Они ничего не стоят! Я сам убивал их. За дело, случайно, и даже так, наугад — скрестив под столом пистолеты — кому повезет. И убил бы на палубе, в тот день, любого! Они это знают. А мне наплевать, я им нужен, не меньше, чем господь бог, — потому, что я им даю насытиться! Вот почему эти люди со мной! Не они, — я им нужен, Бэнкс!
Но я не хочу ползать в тине. Они говорят о тебе недостойные вещи, потому, что их птичьи мозги понимают, — ты выше их! И говорят затем, чтобы я этой разницы не замечал!
Хочешь, мы выйдем на мостик, и я им скажу: — Гуд бай! Уезжаю к маме. Все оставляю Вам. Ну, я же не заберу, с собой, к маме, корабль и пушки?!
И что? Они будут довольны? Вздохнут и расслабятся, да? Потому что меня боялись? Боялись и ненавидели, Бэнкс?
— Я же изверг бездушный, так? — пристально глянул в глаза капитан.
— Не ко мне вопрос: я под одним флагом с тобой.
— Но, все равно это так. Знаю! И не боюсь провалиться под землю: я человек — не исчадие ада. Те, кто меня ненавидит, получили таким, каким заслужили. Меня и моих ублюдков! Люди: их алчность, их жадность. Не будь золото дороже жизни, — не было б нас! Как жирные свиньи, по брюхо набитые золотом, испанские галеоны, положили начало пиратству. Моя изощренность — старческий шепот в сравнении с тем, что творят те! Собрать Урожай собирая, Старый свет жнет колосья; а собирая золото — вырезает: от младенца до старика, жителей Нового света. Имей это золото совесть — блестеть не посмело б!
Откричав, капитан сбавил тон:
— Но я о себе, и своих ублюдках. Так вот: не избавлением будет для них мой уход, — потерей. Они потеряют власть. Я с любым поспорю: матросом; лакеем; полковником, и королем — и останусь прав. Скажешь: вопросы власти, кроме полковника и короля, — к черту, ни как, никого, не касаются? Касаются, Бэнкс! Касаются, всех. Просто, тем думать не зачем: едят и живут — нам куры нужны и мы их держим. Кормим.
Хриплым клекотом смех прокатился в груди капитана Шарки.
— Не петух, а хозяйка курятника — вот кто их власть. С них — перьев клок, мясо, яйца, — но власть дает им корыто! Не будь хозяйки, которая рубит им головы, — не будет у них корыта.
— Вот что вспомнят они, — взмахнул рукой капитан, — если я им скажу Гуд бай!
Глотки в пол-бокала виски затягивали очередной узел беседы.
— Не скучно о курах?
— Не весело, Шарки.
— Вот, когда думал о них, — улыбнулся Шарки, — ты был мне нужен не больше, чем все остальные.
— Но теперь… — видел Бэнкс: капитан переходит к главному, — Я веду речь не об этом… О курятнике скучно и мне. Довольствуясь им, я бы тебя без раздумий убил. Но я хочу быть выше. Вот, пример… Покажи мне поляну, где плоды созревают золотом. Зерна, ягоды, — чистое золото. Я там буду первым! Но, там же окажутся: пекарь и лекарь, священник, полковник — все, кто узнал об этом!
Не пекари-лекари или священники, — о, это будут другие люди! Их не узнать. Они жить перестали, потому что золото это не жизнь. Это гонка и головная боль. Его надо делать, и прятать. Делать и прятать! Мигрень, которую лечат две вещи: нищета, или вечный покой.
Но, я не единственный, Бэнкс, среди тех, кто любит чужой урожай, потому, что не любит работать. Обязательно, шайка таких, как мои, ублюдков, найдется. А это, — ты знаешь, — море крови, за каплю золота…
Но там, пусть не всех, и не сразу, я уничтожу их. Даже, если они — мои люди. Оставлю такого, как ты и скажу владельцам: «Соседа, который вторгся на Вашу межу, я поставлю на место! Вырву руки ворюге Билли! Берну, — за то, что сует нос в чужие дела, — поломаю нос. Выколю глаз старой бестии Шаров, которая любит подглядывать! И ухо отрежу, на всякий случай… Появится Брэдли, который грозит забрать землю, — я отрублю ему голову! Я вам нужен, как крыша над полем, над которым летают камни».