— Что ж ты, Аленка, не поняла? Мне, что б пойти к коменданту, чего-нибудь надо взамен, в благодарность? Ален?
— Дядь Осип, — Аленка сжалась, отстранилась, стараясь уйти от большого, над грудкой дрожащего пальца.
— А может, — заметив все это, спросил он, — не надо ходить? А, Ален? И будь как будет! — не торопясь, убрал от ее плеча руку.
Окурок, едва лишь запаленный, тлел под ногами.
— Нет, дядь Осип … Надо! — Аленка не отстранилась. Она приходила в себя, как будто ее только что, душили. Глаз ее Осип Палыч не видел: не открывала.
— Ну, вот, говоришь, что надо. Пойду. Это значит — пойду! Ты боишься меня, да, Аленка?
Аленка открыла глаза и кивнула.
— Пойду! — заглянув в них, сказал Осип Палыч.
Уже, отшагнув, обернулся и тоном человека, который сделал что-то не так, попросил:
— Ален, ты не бойся. Не сделаю дурно. Увидишь…
«Аленка и те, — сравнивал Осип Палыч, — «молочницы», — как небо и бездна земная!». «А Тулин, — конечно же, ранен. Днем — сказал Юрка, — в кровати лежал. Да и не был бы здесь по-другому Тулин! Не тот человек!»
«Юрка…», — он шумно, в голос вздохнул, представляя их рядом с Аленкой: в цветастом и легеньком платье, в котором она сейчас ждет на скамейке. «Ох, Юрка, — опять вздохнул Осип Палыч и сплюнул, — дурак!» А потом устыдился: сын…
Прищурился, глядя на солнце, поправил картуз и прибавил шагу.
— Тебе нужны только десять запалов. И хватит, точка!
— А гранат одиннадцать.
Он был прав: одиннадцать, но одна из гранат была сильно повреждена, покорежена даже в резьбовой части. «Грохнуть ей это, в принципе, не помешает — думал он, — а вот под рукой не найдется лишней…»
— Знаю, что лишней граната бывает лишь «до» или «после войны». Но эту в расчет не бери!
Спорили взводный и командир отделения.
— О ней, — сказал взводный, — забудь — безнадежна!
— Да ведь жива! Верни, я сам потом выкину, если чего-то не так
— Жива?! Безнадежно больные тоже живыми считаются, так? Но места в строю за ними уже не числится. Тоже так? Вот и она — подбросил в ладони гранату взводный, — поверишь в нее, понадеешься, а она? Да все что угодно! Рванет сама по себе, у тебя же в руках! Или вообще не рванет, — а ты ее в немца бросил. Что так, что этак — тебе каюк. Тебя нет! Или немец прикончит, или сам взлетишь в небо. В общем, запал оставляй, про запас, а гранату — на фиг! В кармане — обуза; выкидывать — грех. Значит — сдай старшине…
Улыбка, — дай бог, не могла ее видеть Алена, горькой усмешкой бродила как тень, по лицу Алеши. «Я и есть — та граната! Ее — старшине, меня — маме. Ее без запала. Меня — безоружным!».
Войдут, в любой миг, полицаи, немцы. Без запала граната — предмет, который можно подбрасывать и катать в ладонях. «Пистолет и, хотя бы, один патрон… — до стона жалел Алеша, — На всякий случай, как шанс…».
«Шанс! — как к солнцу, из тени обиды, вернулся в сегодняшний день, Алеша, — А что бы сказал Алене? Алена, понимаешь, — ошибка! Ну, то, что у нас с тобой было — ошибка... И я ухожу...»?...
Нежность, какую зубами мягенько пожимая хозяйкину руку, старается показать собака, напоминала ладонь Осип Палыча. Краешком, боком, притиралась она к бедру Аленки. Вздохнул Осип Палыч, и осторожно, тихо накрыл всей ладонью, потискал коленку Алены.
Натянулась Алена как струнка, теплом ее тела ударило в руку Палыча. И грудь заходила высоко и нервно, и губки раскрылись, тайно и тихо вздыхая. Замерла, не отстраняясь, смежила веки Алена.
— Значит, Аленка, поговорил я. Не тронут. Ты поняла?
— Да, — едва слышно сказала Аленка.
— Под мою, скажем так, ответственность. Ты поняла?
— Да… — угадал дуновение воздуха в губках Аленки, Палыч.
— Ален, — позвал он, несмело, так, чтоб открылись глаза, — мы же будем ответственны, а? — улыбнулся и встретился взглядом с Аленой.
Видя в глазах, что, конечно же, «будет она ответственной», да! — а куда ей деваться, он вдруг и сам ощутил, что не сможет сегодня. «Все! — сказал себе сам, — Потух, как петух...»
Удивляясь себе и жалея о том, что потух, он, сердясь на Аленку, убрал с ее круглой коленки ладонь:
— Все. Давай-ка домой! Вот, как сказал, так и будет. Давай. Я потом, тебя сам позову. Поняла?
— Да…
«Точно — поглядев на нее, думал он, — как будто ее душили…Хватит, готова, кажется!» — решил он и поднялся первым.
— Постой! — отступив, обернулся — Ты девочка умная, все понимаешь! Ты, вот что, — подумай, — сама подойдешь. Так лучше. Понятно?
Не слыша ответа, расклеил улыбку и строго напомнил