Эти мои признания контрразведчика явно не устроили. Он еще больше раздосадовал меня, сказав, чтобы я хорошенько вспомнил детали своего поведения во время визита: "Потому что в Белом доме по пустякам объективки не требуют".
Работы было выше крыши, а я должен сидеть и вспоминать. Смутное предчувствие чего-то недоброго ворочалось в душе. Вечером раздался еще один звонок, из Федеральной службы охраны. Неизвестный офицер строгим и решительным голосом попросил меня изложить на бумаге все детали, связанные с тем, как я взял ящики с дынями, от кого их получил, их приметы, какая именно фамилия значится на коробках - "Иваненко" или "Иванченко".
Проклиная тот миг, когда черт дернул меня согласиться взять передачу, я до глубокой ночи со множеством требуемых подробностей живописал докладную. Утром раздался еще один звонок из спецслужбы: меня строго-настрого предупредили, чтобы ни я, ни члены семьи никоим образом не притрагивались к ящикам до приезда "компетентных специалистов".
Едва собрался на службу - те же люди позвонили и сказали, чтобы я ожидал их дома. Пришлось отпрашиваться у начальника аппарата министра генерала Виктора Ивановича Козлова, что было очень некстати, - он поручил мне готовить срочный документ.
Но в течение дня так никто и не появился. На следующий день картина повторилась. Я чуть не выл со злости - снова надо было отпрашиваться. Мне позвонил сослуживец и сообщил, что по Генштабу уже ползают слухи, что "пресс-секретаря министра замело ФСБ".
Наконец, к вечеру появились солидные и очень суровые люди в штатском. Один из них держал что-то похожее на миноискатель. Он зашел в спальню, лег на пол, осторожно открыл дверь на балкон, где стояли ящики с дынями, и долго обследовал прибором дары солнечного Таджикистана. Остальные двое напряженно и хмуро поглядывали на него из-за угла.
Минут через тридцать вспотевший "минер" возвратился с балкона и, запершись с сослуживцами на кухне, что-то долго докладывал. Потом они позвали меня.
- В общем, так, - сказал старший, - тащите ящички сюда, будем вскрывать.
"Бросают на мины, - угрюмо подумал я, - прячутся за чужую спину. Даже с семьей не дали проститься".
С душевным трепетом обреченного сапера я доставил опасный груз на кухню и уже радостно намеревался ретироваться, как старший из спецов решительно приказал:
- А теперь вскройте ящик!
Я покорно выполнил приказ.
- Теперь разрежьте дыню, - снова строго приказал старший из правительственных пинкертонов, - а мы пока покурим в прихожей.
Я разрезал дыню так, будто разминировал пятикилограммовую бомбу мудреной конструкции. Внутри кроме семян и мякоти ничего не было.
- Попробуйте, она не горькая? - посоветовал мне старший.
Я мысленно попрощался с жизнью и осторожно лизнул скибку. Потом мужественно стал вгрызаться в ароматную мякоть под любопытными взглядами гостей, жадно сглатывающих слюну.
- Отличный экземпляр, - сказал я гостям, - можете угощаться.
- Спасибо, но мы еще разок покурим.
"Хотят посмотреть, останусь ли я жив", - печально мелькнуло в голове.
Примерно через полчаса, убедившись, что я чувствую себя нормально, охранники принялись жадно потрошить дыню, комментируя свое "спецзадание" с таким искрометным остроумием, что громовой мужской смех долетал, кажется, прямо до квартиры Черномырдина на соседней Осенней улице. Я достал из бара бутылку коньяка, которую мы мигом "уговорили" под сочную таджикскую дыньку.
На прощанье я нагрузил моих новых друзей дыней, виноградом и гранатами "за счет Виктора Степановича".
После этого я передач от неизвестных никогда не беру.
ШАГИ
...Генштаб непрерывно наблюдал за развитием тревожных военно-политических тенденций в ближнем зарубежье. В аналитических документах говорилось одно и то же: Россия теряет свое стратегическое влияние. Министерство иностранных дел при Козыреве нередко очень болезненно реагировало на мрачные доклады военного руководства Кремлю о наших провалах в различных регионах СНГ, явно расценивая это как упрек и в свой адрес.
Во времена Козырева по этой причине между Арбатом и Смоленской площадью частенько бывали стычки. Случалось, что и в Кремле (особенно в Совете обороны при Батурине) выражали недовольство критическими оценками военных аналитиков, - в частности, когда среди причин провалов во внешней военной политике называлась непоследовательность или неоправданная уступчивость высшей российской власти оппонентам. Однажды дело дошло до скандала, когда в одном из генштабовских документов "политическим авантюризмом" называлось решение о разделе единых вооруженных сил.
Больше всего в Кремле не любили, когда некоторые генштабовские начальники отваживались публично утверждать, что многие наши военные беды берут начало в беловежском лесу. Этот вывод многие годы витал в арбатских документах и мозгах. Кто-то бросил фразу, которая стала крылатой: "Одному - трон, миллионам - урон".
Мне особенно запомнился случай, когда большое раздражение в администрации президента вызвала статья начальника Главного оперативного управления Генерального штаба (затем - заместителя начальника Академии ГШ. - В.Б.) генерал-полковника Виктора Барынькина, опубликованная в "Красной звезде". Барынькин, в частности, писал:
"...В результате развала СССР оказались нарушены целостность инфраструктуры Стратегических ядерных сил, система разведки и предупреждения о ракетном нападении противника. Значительно снизились возможности радиолокационного поля системы разведки и оповещения Войск ПВО.