Увольнение офицеров и прапорщиков тянуло за собой еще одну проблему — жилищную. Вице-премьер Борис Немцов был одним из главных идеологов введения так называемых Государственных жилищных сертификатов, по которым увольняемые имели право бесплатно получить крышу над головой. Немцов эту идею яростно пропагандировал и даже сумел добиться, чтобы она получила статус президентской программы. Но уже вскоре это новшество вызвало большие подозрения у офицеров: оказалось, что за «бесплатный» угол им надо было доплачивать. Это и вовсе было похоже на аферу, узаконенную государством.
После кризиса 17 августа 1998 года, когда курс доллара возрос почти в 3 раза, местные власти не хотели продавать военным жилье за сильно подешевевшие сертификаты. Руководство МО просило правительство индексировать сертификаты в соответствии с новым курсом валюты, но там ответили, что «сейчас не до этого».
Армию снова «кинули». Многие офицеры, для которых ГЖС оказались всего-навсего «куклой», всученной им государством, были беззащитны перед вопиющим обманом. Такими способами военная реформа «переводилась в практическую плоскость»…
Псевдогерой нашего времени
В 1996 году Ельцин с большой помпой оповестил соотечественников о создании нового государственного органа — Совета обороны и выразил надежду, что он сыграет важную роль в обеспечении безопасности страны и реформировании Вооруженных сил.
В 1997 году на должность секретаря СО — Государственного военного инспектора был назначен первый заместитель министра обороны Андрей Кокошин.
В том же году президент издал указ о ликвидации Совета обороны и с такой же убедительностью стал доказывать, что без него Россия ничего не потеряет. Андрей Кокошин был назначен на освободившуюся после ухода Ивана Рыбкина должность секретаря Совета безопасности.
Создание и ликвидация СО, смена его секретаря были еще одним свидетельством непоследовательности Кремля в проведении реформаторской линии в области обороны.
В день назначения Кокошина Ельцин назвал его «героем нашего времени». Многие на Арбате и даже в Кремле отнеслись к такой оценке как к слишком большому преувеличению заслуг Андрея Афанасьевича. И были на то свои причины.
С момента образования Российской армии (май 1992) и по нынешнее время качественное состояние ее оружия и техники стремительно ухудшалось. Командующие войсками военных округов и флотов постоянно слали на Арбат шифровки, в которых докладывали, что боеготовность «с ржавым железом» поддерживать нельзя.
А первый заместитель министра обороны Андрей Кокошин, с 1992 по 1997 год непосредственно отвечавший за военно-техническую сферу армии, все это время вдохновенно рассказывал подчиненным и общественности сказки о перспективах перевооружения, о двойных технологиях, об индивидуальных устройствах ориентирования солдата на местности, в бою и т.д.
Но при этом почти ничего в войсках и на флотах не менялось — разве что с превеликим трудом удалось «поставить на ноги» несколько экземпляров заложенных еще в советские времена ракетных систем и кораблей.
За последние 7 лет объем производства оборонной промышленности сократился в 11 раз, а экспорт наукоемкой продукции упал до 1% общего объема производства. Наш ВПК, еще шесть-семь лет назад располагавший потенциалом, способным обеспечивать 250 дивизий, сейчас, похоже, не может «потянуть» и одну.
Расходы на перспективные научные исследования сократились в 15 раз. Федеральная целевая программа конверсии оборонной промышленности была профинансирована в 95 году на 25%, в 96-м — на 11%, в 97-м — на 0%. То же — в 98-м…
В стране осталось 6 авиастроительных заводов, рассчитанных на выпуск 545 боевых самолетов. Но реально на внутренний рынок поступает 1-2 самолета в год. Еще 15 идут на экспорт.
Практически полностью прекращен выпуск новых боеприпасов, ракет «воздух-поверхность», бронетанковой техники для своей армии. Долг Минобороны военно-промышленному комплексу — 25 миллиардов рублей.
При нынешнем уровне финансирования ВВС способны поддерживать свой парк самолетов только на 50%. ВМФ по сравнению с 1991 годом сократился более чем наполовину.
За годы «реформ» потеряны все авианосцы. Однажды маршал Сергеев признал, что ВМФ и не планирует иметь в своем составе корабли такого класса. В течение последних пяти лет была заложена лишь одна подводная лодка «Юрий Долгорукий», которая все еще не достроена.
Генштабовские эксперты считали, что при такой динамике развала флота в российском ВМФ уже в скором времени останется 3-5 кораблей океанской зоны, несколько многоцелевых подводных лодок и 20-30 малых кораблей и катеров. Это похоже не на флот, а на флотилию, и может прекратить существование морская составляющая Стратегических ядерных сил. И тут нельзя не учитывать, что к 2010 году истекут сроки предельной эксплуатации у большинства стоящих на боевом дежурстве 713 межконтинентальных баллистических ракет…
Ельцин сказал: «Кокошин — герой нашего времени».
После этого мне показалось, что надо срочно сходить к психиатру.
Оптимистические похороны
Когда весной 1998 года Ельцин отправил правительство в отставку, из Кремля лишь двум министрам — Примакову и Сергееву — дали понять, что они могут продолжать спокойно работать.
Кириенко приехал на Арбат консультироваться с Сергеевым. Говорили о военной реформе, о том, как двигать ее дальше. Вопрос о деньгах был самым неприятным: задолженности военным росли, как снежный ком. Эту проблему быстро замяли. Но что-то ведь все равно надо было придумать. И придумали. Простенько, но со вкусом: вместо двух бывших комиссий по военной реформе (Черномырдин) и ее финансовому обеспечению (Чубайс) будет теперь одна. Глава ее — председатель правительства, а зам у него — министр обороны.
Сразу после встречи Кириенко подготовил письмо на имя Ельцина, в котором предлагал «воссоздать комиссию по военному строительству».
Реформы не было, но комиссии по реформе — реформировали…
В письме Ельцину Кириенко предлагал усилить контрольные функции кабинета министров над всеми «силовиками». Но эта инициатива не вызвала восторга у секретаря Совета безопасности Андрея Кокошина: такое предложение не только принижало его собственный статус, но и всего СБ.
Пошла новая игра амбиций, не предвещающая ничего хорошего.
В середине мая 1998 года состоялось совещание руководящего состава Вооруженных сил России. В тот момент во многих местах шахтеры бастовали, перекрывали железнодорожные пути из-за того, что правительство не выплатило им долги. Кабинет Кириенко лихорадочно искал выход из положения. Но денег для угольщиков не было. Не было их и для армии, которой государство задолжало в общей сложности почти 40 млрд рублей. Участники совещания были удивлены, когда министр обороны предложил подчиненным «пропустить шахтеров вперед», им-де труднее.
Зал встретил эти слова маршала суровым безмолвием.
В этих словах министра люди читали не рыцарство, а политическую конъюнктуру, явно рассчитанную на то, чтобы заработать новые очки у Кремля и правительства.
То был красивый бросок на картонный пулемет. Но даже если бы военные и «пропускали» шахтеров вперед, у Кириенко денег не было. Их в очередной раз выклянчивали у МВФ.
Генералы, выступавшие на совещании, дружно описывали удручающие картины развала армии из-за острейшего финансового кризиса.
И тут Сергеев не выдержал:
— Надо не ныть, а вкалывать. Кто не может, скажите, я вас уволю!
По залу пробежало дружное ворчание.
Ракетный дурман
Летом 1998 года Государственная дума приняла закон «О военной реформе». Закон этот опоздал лет на шесть. По этому поводу военный обозреватель газеты «Сегодня» Олег Одноколенко очень точно заметил:
— Никакие силы не способны изменить генеральный принцип национального военного строительства: сначала делать, потом размышлять над содеянным, а все это постфактум подводить под нормативный акт.