происходило в те времена. Мы все это знаем из истории, но у меня
мания стремиться все увидеть своими старыми глазами».
В апреле 1829 г. Гумбольдт в сопровождении минералога Розе,
биолога Эренберга и служителя Зейферта выехал в Россию.
Вследствие распутицы путешественники прибыли в Петербург лишь
1 мая. «Мои успехи в обществе,—писал Гумбольдт брату,—
неописуемы. Все вокруг меня в постоянном движении: нельзя себе
представить большего внимания и более благородного гостеприимства».
11 мая он был приглашен на торжественное заседание Академии
Наук, в почетные члены которой он был избран еще в 1818 г. По
окончании торжественной части заседания, Гумбольдт предложил
Академии организовать производство постоянных магнитных
наблюдений, что впоследствии и было осуществлено.
20 мая экспедиция выехала в Москву. В Москве, где
путешественники пробыли четыре дня, Гумбольдт имел возможность
повидать своих старых знакомых—Фишера фон-Вальдгейм, с которым
он когда-то учился в Фрейбергской горной академии, а затем
встречался с ним в Вене и Париже, где Фишер давал уроки жене его
брата Вильгельма, и профессора анатомии Лодера, лекции которого
он слушал в Иене.
Москва оказала Гумбольдту не меньшее внимание, чем
Петербург, а Московский университет избрал его своим почетным членом.
Все эти почести и знаки внимания были очень утомительны,,
и Гумбольдт жаловался на надоедливые заботы «полицейских,
администраторов, казаков и почетной стражи. К сожалению, ни одного
момента я не предоставлен сам себе; ни одного шага нельзя сделать,,
чтобы тебя, как больного, не подхватили под руки». В этом
отношении все дальнейшее путешествие не имело ничего общего с
первым путешествием в Америку. Вместо дикой природы, девственных
лесов, неисследованных вулканов, здесь, по всему пути, согласно
отданному приказу, Гумбольдта встречали с царскими почестями,,
коменданты маленьких крепостей ожидали его в полной парадной
форме и представляли ему рапорты о состоянии командуемых ими
войск. Когда экипажи экспедиции прибывали в какое-нибудь место,
их окружала густая толпа народа, впереди них скакал курьер,
предупреждавший о прибытии высоких путешественников, повсюду
их сопровождали исправники и казачий конвой с офицером.
Гумбольдт писал, что ему приходится «кормить, массу людей,
сопровождавших его из вежливости от одной губернии до другой».
Герцен в «Былом и думах» описывает уральского казака,
рассказывавшего, как он провожал «сумасшедшего прусского принца
Гумбплота». «Что же он делал?—Так, самое то-есть пустое, травы
наберет, песок смотрит; как-то в солончаках говорит мне через
толмача: полезай в воду, достань что на дне; ну я достал обыкновенно
что на дне бывает, а он спрашивает: что, внизу очень холодна вода?
Думаю, нет, брат, меня не проведешь, сделал фрунт и ответил: того
мол, ваша светлость, служба требует—все равно, мы рады
стараться».
Празднества следовали за празднествами. В Екатеринбурге
Гумбольдта заставили танцовать кадриль, в Миассе по случаю
60-летия со дня его рождения ему преподнесли саблю. «Эти эксцессы
вежливости,—жаловался он,—лишают счастья побыть немного с
самим собой и с природой».
Из Москвы экспедиция отправилась через Владимир и Муром
в Нижний, оттуда в Казань и Пермь, а затем в Екатеринбург,
который в течение месяца был центром, откуда совершались дальнейшие
поездки по Уралу.
Отсюда Гумбольдт писал Канкрину: «Уже целый месяц
находимся мы в этих красивых горах, и все-таки, могу вас уверить, что
за все тягости, которые, даже при самых лучших приспособлениях
и при полной предусмотрительности всех властей, нельзя избежать
в этих бездорожных, болотистых, лесных местах, мы свыше меры
вознаграждены видом промышленной деятельности и
удивительным разнообразием встречаемых здесь горных пород. Так как мы
проводим целые дни на воздухе, и иногда, чтобы выгадать время,
посещаем рудники только в 9 часов вечера, то мы надеемся обсле-
довать с достаточной полнотой все важные пункты рудников,
каменоломен, золотых и платиновых приисков...».
Отправив в Петербург 14 ящиков с минералами и образцами
руд, путешественники 6 июля выехали через Камышлов и Тюмень
в Тобольск. По первоначальному плану здесь должен был быть
крайний восточный пункт экспедиции, но хорошая погода и еще
раннее время года побудили Гумбольдта продлить свой маршрут
вплоть до Алтая, с целью ознакомления с рудниками и этого
горного округа.
Пробыв некоторое время в Барнауле и осмотрев все рудники
в его окрестностях, экспедиция направилась в Усть-Каменогорскг
оттуда в Бухтарминск, переехав реку Нарым, образовывавшую
границу с Китаем, и затем уже по китайской территории проехали
около 70 верст вверх по Иртышу. На обратном пути от Бухтар-
минска на плотах спустились по Иртышу в Усть-Каменогорск.
Отсюда проехали в Семипалатинск и затем в Омск и Миасс.
Из Миасса Гумбольдт писал Канкрину «Вчера я пережил здесь,
на азиатской стороне Урала, мой 60-й день рождения, важный
поворотный пункт жизни, когда приходится раскаиваться, что многое
не удалось сделать ранее того времени, когда глубокая старость
отнимает силы. 30 лет тому назад я был в лесах Ориноко и на
Кордильерах. Вам обязан я, что нынешний гЧ)д, благодаря массе новых
идей, собранных мною на обширном пространстве... стал для меня
важнейшим годом моей беспокойной жизни...».
Осмотревши золотые прииски в окрестностях Миасса и
Златоуста, путешественники направились по Оренбургской укрепленной
линии, которая шла. вдоль реки «Урала до Каспийского моря.
В Оренбурге для Гумбольдта и Эренберга было очень интересно
знакомство с капитаном в отставке Г. С. Карелиным, прекрасным
знатоком флоры Средней Азии, имевшим значительный гербарий,
собиравшийся им в течение ряда лет повсюду, куда его
забрасывала служба. Из Оренбурга же Гумбольдт писал Канкрину: «Не
рассердитесь вы на меня, если я широко воспользуюсь вашим
разрешением и вернусь через Астрахань (наполненную азиатскими
народностями, с интересными заводами и рыбами для Эренберга)?...
Я не могу насытиться в пределах вашей империи, не могу умереть,
не повидав Каспийского моря...». В отношении последнего
Гумбольдта интересовало положение его уровня, более низкое, чем
других морей, степень солености и, наконец, рыбы, которые он