вместе с тем свидетельствовать и о том, что когда-нибудь будет
возможно представить натурфилософски картину природы совершенно
другого рода и гораздо более высшего порядка. Как раз такая
возможность, в которой я до моего возвращения в Европу сам почти что
сомневался, такого рода сведение всех явлений природы, всякой
деятельности созидания к никогда не прекращающейся борьбе
взаимно противостоящих основных сил материи получило
обоснование в смелом труде одного из наиболее глубокомыслящих людей
нашего столетия4.
Не будучи вполне чуждым духа шеллинговской системы, я далек
от убеждения в вредности чисто натурфилософских изучений для
эмпирического знания, так же как и в необходимости вечного
столкновения эмпириков и натурфилософов, как двух враждующих
полюсов. Немногие из натуралистов жаловались так громко, как я, на
неудовлетворительность современных теорий и характер их
изложений; немногие так определенно заявляли о своем недоверии в
существовании специфической разницы в так называемых основных
веществах (Опыты раздражения мускулов и нервных волокон,т. I, стр. 376
и 422; т. И, стр. 34, 40).
Кто же может с большей радостью, чем я, принять систему,
которая, отбросивши атомистику и односторонние воззрения,
последователем которых и я сам некогда был, сводящие все разнообразие
материи просто к разнице в плотности и заполнении пространства,
обещает пролить яркий свет на организм и на до сих пор
естествознанию недоступные явления тепла, магнетизма и электричества.
Картина природы, которую я здесь даю, основывается на наблкь
дениях, установленных отчасти мною одним, отчасти совместно с Бон-
планом. Соединенные в течение долгих лет узами тесной дружбы,
переживши вместе все тягости жизнив некультурных странах и в
условиях неблагоприятных климатов, мы решили, что все работы,
которые явятся плодом нашей экспедиции, должны носить наши оба
имени.
Во время редактирования этого труда в Париже я пользовался
часто советом знаменитых ученых, в тесном контакте с которыми
я имел счастье жить. Лаплас, имя которого не нуждается в моих
похвалах, принял с момента моего возвращения из Филадельфии
самое теплое участие в разработке сделанных мною в тропиках
наблюдений.
Его все просвещающее, благодаря громадности эрудиции и силе
гения, участие имело на меня такое же живительное влияние, как
и на любого из молодых людей, которым он охотно жертвует свои
немногие свободные часы.
Обязанности дружбы требуют, чтобы я назвал и Био. Его
проницательность естествоиспытателя в счастливом сочетании с точностью
математика способствовали тому, что он был очень полезен при
обработке моих путевых наблюдений.
Многие данные о распространении плодовых деревьев я
заимствовал из прекрасного труда Синклера. Де-Кандоль и Рамон
сообщили мне интересные факты по географии растений в Швейцарских
Альпах и Пиренеях.
Другими же сведениями я обязан классическим произведениям
моего старого друга и учителя Вильденова. Казалось целесообразным
бросить взгляд на умеренную зону и сопоставить распространение
европейских видов растений с южноамериканскими.
Я не могу опубликовать первые результаты своего путешествия
в тропические страны, не воспользовавшись возможностью принести
испанскому правительству5, которое в течение целых пяти лет
оказывало исключительное содействие моему путешествию, дань моей
глубокой и почтительной благодарности.
Работая в условиях такой свободы, которые до того ни одному
чужестранцу или вообще частному человеку не были предоставлены,
живя среди благородной нации, которая несмотря на давление
событий сохранила присущие ей характерные черты, я почти не знал в этих
отдаленных странах других препятствий, за исключением тех,
которые природа ставит перед человеком.
Воспоминание о моем пребывании в новом континенте будет
связано всегда с живейнйш чувством благодарности за любезные
отношения, испытанные мною как в испанских колониях обоих
полушарий, так и в североамериканских свободных штатах, со стороны
всех классов населения.
Рим, в июле 1805 г.
Ал. Гумбольдт
Объекты исследования ботаников затрагивают обычно лишь
незначительную часть науки о растениях. Они занимаются почти
исключительно поисками новых видов, описанием их внешнего
строения и объединением их, на основании черт сходства, в классы
и семейства.
Это познание форм органических существ является бесспорно
главным основанием описательного естествознания. Без него даже
такие отрасли ботаники, которые оказывают непосредственное
влияние на благосостояние человеческого общества, как учение о
лечебных свойствах растений, их культуре и техническом использовании,
не могли бы получить достаточного развития. Как ни желательно,
чтобы значительное количество ботаников посвящало свою работу
исключительно этому изучению, поскольку установление
естественной связи форм может также рассматриваться с философской
точки зрения, тем не менее столь же важно изучение географии
растений, науки, представленной пока едва лишь одним названием,
несмотря на то, что она содержит интереснейшие материалы для
истории нашей планеты.
Эта наука рассматривает растения с точки зрения их
распределения соответственно различным климатам. Почти безгранично,
как безграничен и самый объект, который она изучает, раскрывает
она перед нашими глазами неизмеримость всеоживляющего
растительного покрова, который то разреженно, то более густо распростерся
по голой поверхности земли. Она следует за растительностью с
разреженных высот вечных лесников до глубин моря и в глубь горных
массивов, где в подземных пещерах живут тайнобрачные растения,
которые еще так же мало изучены, как и животные, которых они
питают.
Высший предел этого растительного покрова, так же как и
вечного снега, лежит то выше, то ниже в зависимости от широты места
и наклона согревающих солнечных лучей. Но нижняя граница
растительности остается нам совершенно неизвестной: точные наблюдения,
которые были проведены над подземными растениями обоих
полушарий, показали, что в недрах земли, повсюду, где зачатки организ-
мов имеют достаточно места для своего развития и соответствующее
питание, повсюду есть жизнь. Крутые обледенелые утесы, высоко