— Дуня! — говорит она и быстро исчезает.
В юрте чисто и опрятно. Нас приглашают к столу. Дуня приносит большую деревянную миску сбитых сливок с ягодами голубицы и куски хаяка на блюде. Потом на столе появляется чай.
— Угощай, Дуня, получше Улахан киги — большого человека, — смеется Данилов, показывая на Мику. — Он очень любит сливки. Последняя это юрта на дороге, больше сливок и хаяка не увидим до осени.
Поблагодарив за угощение, мы продолжаем свой путь.
Вечером мы выходим к реке Зырянке, названной так в честь казака Дмитрия Зыряна, руководителя морских походов на Алазею и Колыму. Противоположный илистый, с линзами льда берег реки подмыт и возвышается вертикально над уровнем воды метров на двенадцать.
— Корм здесь хороший, — ночевать, однако, будем, — говорит проводник.
Мы развьючиваем лошадей. Мика рассматривает крутой подмытый берег в бинокль и неожиданно восклицает:
— Смотрите! Вон торчат кости. Наверное, мамонта!
— Тут костей разных каждый год много мы видим. «Галами» такие места мы называем, — спокойно отзывается Данилов. — Осенью по дороге на охоту мы промышляем здесь мамонтовую кость, фактория за нее хорошо платит.
— На обратном пути надо будет здесь покопаться, — говорит Мика.
На следующий день мы идем вверх по реке. Александр ведет опробование, мы продолжаем съемку.
В узком, глубоко врезавшемся в коренные породы каньоне бокового ключа Эрозионного мы останавливаемся и, как завороженные, смотрим на многометровую черную блестящую стену, возвышающуюся над нами.
— Вот это пластик! Это уголек! — делая замеры, восхищается Мика.
— Про него Попов сказал, что напрасно он здесь лежит, — говорит Афанасий Иванович.
— Ничего! Напрасно при советской власти он больше лежать не будет. Дойдет и до него очередь, — успокаиваю я проводника.
— Восемь метров шестьдесят сантиметров. Истинной мощности пласт! — восхищается Мика, закончив замер. Он начинает брать образцы.
— Ты, Мика, образцами не увлекайся, ведь за нами вслед идут партии Ушакова и Зимина, и они детально закартируют эту угленосную «свиту». А нам надо двигаться вперед.
Прошел уже месяц, как мы работаем, поднимаясь вверх по реке Зырянке, около почтовой тропы маршрута Черского. Каждый вечер пройденный за день путь мы наносим на нашу полевую карту. Постепенно река, как дерево ветками, обрастает гидросетью; горизонталями рельефа, номерами взятых шлиховых проб, образцов, замерами, точками выхода углей.
В нижних притоках мы с трудом продираемся по «бадаранам», лошади вязнут в горелых бугристых болотах, густо заросших сухим листвяком. У двух лошадей на животе и боках серьезные раны. Данилов лечит их на ходу.
— Тох-то, тох-то (стой, стой)! — истошно кричит кто-нибудь из нас, когда видит, что лошадь в связке Данилова застряла с вьюками между деревьями.
— Наказание, чистое наказание, однако, этот «бадаран», лошади все скоро покойники будут, — сокрушается Данилов, направляясь в русло ручья — лошадям по руслу идти лучше.
С каким удовлетворением, выбравшись из болотистой долины, мы шагаем по твердой звериной тропе. Правда, тут нам ежеминутно грозит опасность встретиться с самим хозяином тайги.
На одном из водоразделов щебенка имеет странную темно-бордовую окраску. Подходим поближе: под ногами шлакообразные спекшиеся куски породы ярко-красного и вишневого цвета.
— Вот это температурка была, порода как спеклась, — замечает Мика.
На сотни метров тянется по гребню водораздела эта ярко-красная полоса — место выхода на дневную поверхность пласта угля, захваченного в давние времена лесным пожаром. «Сколько зря сгорело здесь угля», — думаю я.
— Вот на устье этого маленького ключа мы всегда ночуем. Здесь хороший корм, — говорит Афанасий Иванович, останавливаясь около высоких тополей.
— Да здесь на всех тополях затесы и надписи!
— Каждый ночующий считает своей обязанностью увековечить себя на этих бедных тополях, — смеется Мика, читая надписи.
— Вот так номер! Смотрите, Иннокентий Иванович. Подлинный затес экспедиции Черского. Он здесь ночевал! Это же больше сорока лет назад!
Я внимательно рассматриваю почти заросший затес на большом тополе, сделанный синим карандашом… «Экспедиция Черского 189…» И внизу роспись начальника экспедиции.
— Да, похоже, что действительно расписался Черский.
— На обратном пути мы выпилим затес и привезем его на базу, — решает Мика.
Вечером за чаем у костра начинаются навеянные затесом Черского воспоминания.