Через три дня я собираюсь обратно на базу. Ребята дают мне поручения.
— А мне, — понизив голос, просит Василий Александрович, — пришлите с базы чего-нибудь сладенького и помягче печенья, а то с одним зубом много не нажуешь.
Мы прощаемся с разведчиками, желая им успехов, и они долго машут нам вслед шапками, стоя с непокрытыми головами на пятидесятиградусном морозе.
На трех нартах мы быстро добираемся к устью ключа и тут, в ущелье, снова подхваченные страшным ветром, кучей катимся вниз по реке. С трудом добираюсь к брошенному на валун тулупу и, схватив его за полу, качусь дальше.
Поздно вечером мы останавливаемся на ночлег. Мороз свирепеет. Плюнешь — и кусочек льда падает на снег. Гибкие ветки ивняка от удара рассыпаются на кусочки, как сосульки. Мы с Кузьмой промерзли до мозга костей. Разгребаем снег, кое-как ломаем сухие ветки, вялыми и непослушными руками я с трудом зажигаю спичку и развожу костер.
— Однако, палатку ставить не надо, у костра спать будем. Тепло будет. Печки нет, палатка — пустое дело, — вполне справедливо замечает Кузьма.
За чаем мы с Кузьмой разговорились. Он смешивает русские и якутские слова, но я его хорошо понимаю.
— Сейчас в нашем колхозе мало-мало лучше стало. Огороды стали садить. Государство помогает, инвентарь разный дали, оленей, лошадей, коров. Сначала мучились мы с лошадьми и коровами: как за ними ухаживать, как доить их? Наши женщины первое время коров боялись. Учитель показывал, как коров доить, ухаживать за ними. Раньше, когда царь был, беда была, совсем одулы пропадали, рыбой одной жили. На охоту пошел на маленькой нарте, на себе все, тащишь, симбир[3] олень. Палатки нет, печки нет, продуктов нет. Утром половину омуля сваришь, с чаем поешь, а вечером вторую половину съешь. Пушнину промышляешь, половину отдашь купцам за охотничьи припасы, вторую половину за долги — и опять берешь в долг. А осенью, когда одулы рыбу наловят, якутские купцы за десять кёс приезжают к дележу рыбы. Получат свой пай и до весны оставляют, а весной дают одулам в долг пушнину. Плохо раньше жили, часто голодали, много народу с голоду умирало, кору с деревьев вместо хлеба ели. Беда была. Сей час лучше стало жить.
Кузьма прикуривает от вынутой из костра головешки самодельную большую трубку и, пуская дым, продолжает, смущенно улыбаясь:
— Вот жениться никак не могу, девок нет, все сестры мне. Маленький наш народ. В Нелемном и Коркодоне немного больше ста одулов живет, родней все стали, а якутской невесты нет по соседству. Якутка жена лучше, хозяйка, — мечтательно продолжает Кузьма. — Надо якутку жену искать. А скажи, начальник, из колхоза нашего можно уйти к вам, в экспедицию, каюром работать? — неожиданно спрашивает Кузьма. — У вас в экспедиции Цареградского все равно колхоз, только богатый, одна норма, одна одежда.
— Экспедиция, Кузьма, два-три года поработает и дальше пойдет, — объясняю я ему. — А ваш колхоз на одном месте всегда будет. И года через два-три будет богаче нашей экспедиции. За одну рыбу вы ведь теперь больше денег получаете, а там огороды начнут урожай давать, скот — мясо, молоко. Миллионером скоро ваш колхоз станет.
— Однако, правду ты говоришь. Оставаться надо в колхозе, — соглашается Кузьма, — только председателя и секретаря колхоза надо хороших людей выбирать, — серьезно говорит он.
На небе вдруг вспыхивает и переливается всеми цветами радуги северное сияние. Вот оно побледнело, остались отдельные столбы света, и вдруг снова заполыхало движущейся занавесью.
Мы, как зачарованные, смотрим на небо.
— Юкагир-уста, — говорит мне по-якутски Кузьма и, заметив мое недоумение, переводит на русский: — «Юкагирские огни». Давно, давно юкагиров было много, очень много, говорят старики, огонь костров юкагирских стойбищ освещал небо так сильно, что мы его видим и сейчас.
Северное сияние постепенно бледнеет. Становится холодно. По спине пробегает неприятная дрожь. Пощипывает нос и щеки, стынут ноги. Пора устраиваться на ночь.
— У костра плохо спать, однако. Искры много, ветер, сгореть можно. Костер тушить надо, — озабоченно говорит Кузьма.
— Сейчас, Кузьма, мы зажжем с тобой другой костер, «найдой» называется. Уральские старатели и охотники меня научили.
Мы спиливаем две толстые сухостойные лиственницы, выпиливаем в нескольких местах узкие канавки, вбиваем в них плашки, сверху на них кладем второе бревно, а в зазор наталкиваем, сухих щепок.