Середина августа. Мы приближаемся к центру поселка, Кыгыл-Балыхтах (Красная рыба), названного так из-за красной рыбы, которой так много в ближайших озерах. Одиннадцать юрт селения на сорок километров растянулись по реке Моме. Мы двигаемся от юрты к юрте. Наш Шарик здесь отличается: на удивление охотников, он почти каждый день ловит по два — три глухаря, наивно прячущихся в густой траве. Это значительно разнообразит наш стол.
В центре поселка — фактория, сельсовет и школа-интернат. Якуты здесь живут давно, не менее двух столетий. Путешественник Гаврила Сарычев, проезжая в 1786 году через Кыгыл-Балыхтах, брал здесь проводника. Через поселок издавна шли вьючные купеческие и казенные караваны с провиантом и припасами из Якутска в Верхне-Колымск.
В сельсовете мне передают письмо от моего поисковика Кости Ермолаева. Он пишет, что простыл, покрылся чирьями, не мог дальше работать и вернулся с отрядом на базу экспедиции. Нам приходится заканчивать его работу, чтобы сомкнуть свои съемки с соседней партией нашей экспедиции. Поисковые данные, полученные за лето, нас не радуют.
Скоро выпадет снег. В нашем распоряжении остается дней двадцать. Подсчитав свои продукты, решаем сделать два маршрута: один в бассейн реки Неры, а второй — по реке Ерикиту, большому левому притоку Момы. Находим старика-проводника Егора Тарабыкина, знающего дорогу на Неру. Двое суток он набивает себе цену, не соглашаясь идти с нами. Получив чай, сахар, муку, которых у нас в обрез, он, наконец, соглашается.
Двадцатого августа мы выходим из центра поселка, ночуем на ключе Компания, названном так, по словам Егора, потому, что здесь ночевали караваны компании купцов, перевозивших товары из Якутска.
Мика со Слепцовым и Сергеевым на двух лошадях отправляются вниз по неприветливой, бесснежной, сплошь заваленной галечником долине реки Ерикита.
— Дойдешь до Кыгыл-Хая — Красной горы, где, по сведениям якута Тыллара, имеется слюда. Проверь на месте и назад, — говорю я Мике. — И помни: продуктов у вас на десять дней! Не зарывайся!
— Ничего, прокормимся, — самоуверенно отвечает Мика, похлопывая по винчестеру, безвозвратно перешедшему в его владение.
Я с Егоровым и Тарабыкиным направляюсь к Улахан-Чистаю. Переночевав на границе леса, мы рано утром по чуть заметной тропе двигаемся к водоразделу. Вдруг идущий впереди нас проводник растерянно останавливается и круто поворачивает влево. Я с удивлением смотрю на него.
— Суол мона бар![8] — показывает он на чуть заметный на галечнике след.
— Дороги нет! — возражаю я. — Вон куда надо идти, — показываю на хорошо заметный пологий перевал.
— Верно, здесь дорога! — кричит Егоров, обнаруживший старинную тропу.
Смущенный Тарабыкин поворачивает к Егорову и ведет нас дальше.
Погода испортилась, идет мелкий холодный дождь, готовый перейти в снег. Низко опустился туман. Нам попадаются два небольших озерка, и мы спускаемся в широкую долину вершины реки Антагычана — большого правого притока Неры, Галечники реки, состоящие из окатанных валунов гранита, белеющих на фоне черных сланцев, с одинокими белыми кварцевыми гальками, меня радуют. В первых же промытых пробах встречаются значки золота, правда, чуть видимые глазом, но значки. Егоров сразу оживляется, но дождь идет и идет. Кружатся отдельные снежинки. Туман сплошной занавесью закрывает ближайшие сопки и движется на нас. Надо спешить к лесу.
— Самыр кале, ардат кале! Дождь идет, туман идет. Однако, юрта назад надо ехать, — уныло ноет мокрый, согнувшийся крючком старик Тарабыкин.
Под такой ежедневный напев мы продолжаем работать, двигаясь вниз по Антагычану. В долине этой реки хорошо видна торная старинная вьючная тропа, по ней полтораста лет тому назад проходил Гаврила Сарычев, ехавший из Оймякона в Верхне-Колымск. Зимой здесь на оленях возят почту в Якутск.
Маршрут, которым шел Черский, остается южнее. Мы находимся в самом центре хребта Черского. Все говорит о том, что мы входим в золотоносную зону, но дня через два придется возвращаться, так как наши продукты на исходе. Я разбираюсь в собранных материалах. Вдруг в палатку врывается Егоров и кричит:
— Сохатый рядом! У реки!