Потом мы должны выйти к реке Емдигею, одному из верхних притоков реки Колымы, куда мне обещают забросить лабаз с продуктами, и дальше по Колыме, через пороги добраться до прииска «Утинки». Оттуда можно отправиться по автотрассе в Магадан. Карта у нас расспросная, с грубыми ошибками, и я очень смутно представляю, как мы найдем вершину реки Емдигея и лабаз.
Мы с Александром делаем первый маршрут на высокий голец, стоящий против нашей палатки. Перед нами, как гигантская карта, открывается панорама местности. Невольно охватывает гордость от сознания, что мы первые видим эти места. Черский проходил значительно южнее, а Сарычев севернее. Все здесь меня интересует. Стараюсь разобраться в гидросети и схематически ее зарисовать, мысленно намечаю свои будущие маршруты. Пытаюсь угадать доступность перевалов, засекаю красивые белоснежные, с резкими тенями гранитные масссивы альпийского характера, отдельные высокие гольцы. На севере видны высокие гребневидные горы с красноватым оттенком, ясно юрские песчаники, а ниже — черные сопки с пологими склонами, густо заросшие лесом. В бинокль местами хорошо видна линия между беловатыми гранитами и черными сланцами. Хорошо заметна граница леса.
Стараюсь разобраться в геоморфологических тонкостях: что это — горная страна, сплошной хребет, цепи отдельных хребтов или высокое плоскогорье с насаженными на нем короткими цепями. На все эти вопросы дадут ответ наши и последующие работы, когда будет исследована большая площадь. А пока меня интересует вопрос, где, по геологическим данным, можно ожидать промышленное золото и как более эффективно направить поисковые работы.
Дует резкий, порывистый ветер, холодно. Увлекшись работой, я торопливо зарисовываю рельеф.
— Пора спускаться. Потные мы, воспаление легких в момент схватишь, — ворчит Александр, стараясь спрятаться от ветра за камнями.
Мы быстро спускаемся, лакомясь по дороге сладкой прошлогодней брусникой.
Обрабатываем окрестные ручьи, но пока без существенных результатов — пробы почти сплошь пустые.
— Саша, давай мне лоток, попробую на той косе, где сливаются два ручья, взять последнюю пробу, — говорю я Александру.
Мы оба здорово устали, несмотря на то, что идем налегке, не захватив с собой даже ружей. Откровенно говоря, нам последние дни надоело их таскать — дичи нет, а ружья за день основательно оттягивают плечи и мешают работать.
Я иду впереди, и Александр молча шагает за мной. Обогнув густые кусты стланика, я выхожу на косу и останавливаюсь, как вкопанный. Навстречу идет тощий медведь. Мишка от неожиданности и испуга пытается встать на задние лапы для обороны, но, видя, что ему не грозит опасность, садится и подозрительно, с беспокойством смотрит на нас. Я стою настолько близко от него, что вижу зрачки его беспокойно бегающих глаз и клочья плохо вылинявшей шерсти.
— Саша, возьми нож и бей им по совку, — говорю я как можно более спокойным голосом, не оборачивая головы и не двигаясь, глядя в упор на медведя.
По опыту знаю, что медведи терпеть не могут упорного человеческого взгляда, спокойного голоса и звона металла. Услышав неприятный звон, мишка беспокойно заерзал. Его нервы, как видно, не выдержали, и было заметно явное его желание немедленно бежать, но, наверное, страх, что мы его схватим сзади, удерживал на месте. Потом он как-то боком отскочил метров на десять в сторону и опять сел.
Мы усилили шум. Тут уж мишка не выдержал, сорвался с места и, смешно закидывая зад, стремительно помчался от нас в гору.
Взяв пробу, мы возвращаемся в палатку.
— Теперь всегда буду таскать с собой ружье, — говорит, закуривая, Александр, — а то какой-нибудь медведь сдуру задерет или искалечит нас.
Через три дня приходит Мика с каюром Данилой Корякиным. Они привели с собой восемь лошадей.
— Лучших получил, — хвастает Мика, спрыгивая с крупного белого жеребца — подарка вдовы якутки. Он любовно похлопывает спину лошади.
Пятого июня уже отправляемся в первый круговой маршрут, оставив продукты в высоком лабазе.
Спускаемся вниз по реке Бурустаху. Берем пробу со сланцевой щетки коренных пород. Широкое лицо Александра расплывается в радостной улыбке.
— Наконец настоящее золотишко вижу. Три года пустоту мыл! А тут золото, да еще в рубашке! — восхищается он, показывая мне явно промышленную пробу.