Нам нужно найти такое место для весновки, чтобы оно было удобно для работы, отдыха и охоты. Я то удаляю, то приближаю, то сокращаю горные цепи, безымянные речки, — неоткрытые долины, все время передвигая спички.
Веские соображения высказывает Потапов.
— На весновку надо остановиться здесь, — он показывает на спички, обозначающие верховья первого притока Неры за Улаханом. — Здесь лес и доступные со всех сторон перевалы. И рыбы много, и охотиться можно, и травы для лошадей хватит.
«Спичечную карту» с оленьей шкуры перевожу на бумагу. Сравниваю со своей дорожной картой и… не нахожу правого притока Неры.
— Что это за река?
— Бурустах, — отвечает Потапов.
— Ты был там давно?
— Позапрошлым летом. Белку бил.
— И далеко отсюда до Бурустаха?
Потапов начинает подсчитывать. Он считает долго, откладывая спичку за спичкой. На старческом, сухом лице собираются морщины. Черная трубка погасла.
— Вот! — наконец произносит он, показывая на кучку спичек.
Пересчитываю спички. Их — пятьдесят три. Каждая спичка — километр.
— Перемахнем! — уверенно заявляет Мика.
— Перемахнешь, да когти сорвешь, — это хмурый голос Егорова.
— Торопиться надо, — говорит Потапов.
Хороша на рассвете тайга. Снега задернуты голубоватой дымкой, заячьи следы налились водой и застыли. Неподвижные лиственницы покрыты инеем, а заросли чернотала похожи на белые облака. В небе такая ясная голубизна, и свежесть, что сразу становится легко на душе. Олени разбрелись по тайге, и каюры ушли на их поиски.
Только к обеду удалось собрать оленей и выехать из Кыгыл-Балыхтаха. К вечеру достигаем яранги нашего каюра Тарабыкина и останавливаемся на ночлег.
У Тарабыкина большая семья. Из восьми детей трое — в интернате, остальные — малыши. Жена Тарабыкина, маленькая, расторопная якутка, приготовила богатое угощение: пирожки с молодой олениной, сливочное масло, сахар и, конечно, крепкий душистый чай.
Тарабыкин с гордостью показывает на свое ружье.
— Хорошее ружье, — восхищается Мика. — Очень хорошее ружье!
Ружье действительно отличное: знаменитая «ижевка»-бескурковка.
Все охотники предпочитают «ижевку» любому другому охотничьему ружью.
— С таким ружьем да на уток. Из него можно бить без промаха. — В глазах у Мики знакомый мне огонек охотничьего азарта.
Тарабыкин вешает «ижевку» и вынимает берданку.
— Медвежатница, — определяет Мика.
— И на сохатого — добрая штука. Кстати, расскажу-ка я вам про сохатого. В прошлом году был у меня такой случай… — И начался, и пошел веселый охотничий рассказ…
В три часа ночи, меня будит Потапов.
— Вставай, начальник. Ехать надо. Хорошо подморозило. Через Мому перейдем легко.
Торопливо запрягаем оленей и под крупными морозными звездами спускаемся на реку.
На реке — глубокая тишина. Тускло поблескивает тонкий, свежий ледок, а под ним — весенняя вода. Звенят оленьи копыта, оставляя белые звезды на льду, резко взвизгивают нарты, и неприятные мурашки пробегают по телу. Переправляемся осторожно, остерегаясь провалиться в воду.
Наконец перед нами — обрывистый берег. Лиственницы наклонились надо льдом почти горизонтально. Высокие скалы выступают из полумглы, и на них — нетронутый снег, покрытый паутиной птичьих и заячьих следов.
Охотничья тропинка окончилась.
Дальше надо ехать по снежной целине. Потапов и Тарабыкин надевают широкие лыжи, обитые тонкой оленьей кожей, и идут вперед.
С этой минуты они поведут нас на Улахан-Чистай, к малоисследованному хребту Черского, к «белому пятну» на географической карте Советского Союза.
Я размышляю о Потапове.
Здесь проходил полвека назад многострадальный Черский. Встречался ли он с ним? Здесь был Сергей Обручев. Может быть, он вел его через горные перевалы? Он нелюбопытен и малоразговорчив. Он не расспрашивает меня, куда и зачем мы идем, он ведет нас — и только.
Мои размышления прерывает восторженный крик Мики.
— О-го-гой! — кричит он, отцепившись, и скользит по грязному, рыжему снегу с обрыва вниз, прямо к ручью.
— У-р-ра!.. Л-люди! У-ра! — слышится его отчаянный крик за обрывом.
Мы кидаемся к обрыву. На берегу ручья — нарты, олени и человек в куртке из пыжика, в оленьей шапке, сдвинутой на затылок.
— Кричи-не кричи — бесполезно! У меня сказано — сделано. Сказал — догоню, и вот он — я! Порядок!
Агент прибыл с оленями. Он оброс жесткой щетиной, покрылся коричневым загаром. Серые, твердые глаза его излучают волю и мужество.