На четвертый день после полудня мы подъезжаем к зимовью начальника участка Степана Дуракова.
В жарко натопленной комнате сбрасываем смерзшиеся меховые одежды.
— Где больные? — спрашивает врач.
Степан смущенно улыбается.
— Больные не здесь. Они — у себя в бараке, на Крутом… Если напрямик через водораздел, то туда рукой подать, а если кругом, по долинам рек — то дня два надо ехать.
— Вот это сюрприз! Значит, опять — на мороз…
— Перевал не особенно крутой, — утешает хозяин.
Решаем так: на ночь глядя в путь не пускаться, погреться, отдохнуть, переночевать и выехать утром.
Мельников проводит медицинский осмотр всех разведчиков. Мы со Степаном, пока не стемнело, осматриваем ближайшие разведочные шурфы. При свете свечёй до позднего вечера сидим за проверкой геологической документации и результатов разведки.
— В трех шурфах по Крутому добро золотит, — говорит начальник участка, показывая пробы.
— Оправдались мои предположения, Степан! Есть промышленный металл на участке Курах! Смотрите, доктор, какие пробы.
— Рад за вас, разведчиков. Далековато только.
— Уж если нашли металл, то дорогу проведут, — отвечает Степан.
— А вы, товарищи мужчины, совсем забыли, что сегодня 31 декабря. Надо встречать Новый год, — приглашает нас к столу Серафима, жена Степана.
В тесном кружке разведчиков, мы мирно встречаем тысяча девятьсот, сорок первый год.
Утром в морозном тумане наш олений транспорт поднимается по крутому ключу. Глубокий снег, как сухой песок, рассыпается под полозьями нарт.
— Дальше придется идти пешком. Круто. Олени не возьмут, — говорит Степан, легко соскакивая с нарты. Я следую его примеру.
Идем зигзагами. Я со Степаном впереди, за нами ведет на поводу оленей Слепцов. Стараясь дышать только носом, часто останавливаясь и оступаясь, мы шаг за шагом карабкаемся вверх. Далеко внизу в тумане маячит фигура Мельникова.
Сердце бешено колотится, кажется, вот-вот готово разорваться.
Еще усилие — и преодолей Последний крутой взлобок. Мы на гребне водораздела.
— Я же говорил, что через перевал рукой подать до нашей разведки, — отдышавшись, указывает Степан на барак, затерявшийся среди редколесной тайги.
На водоразделе дует обжигающий, хотя и слабый, ветерок. Тяжелый холодный воздух скатывается вниз по долинам.
Наконец, к нам присоединяется врач. Он еле стоит на ногах, побледнел, держится за сердце. Нос и щеки его подморожены. Отдышавшись, он говорит сердито:
— Куда торопитесь? При таком морозе обжечь легкие — пара пустяков. Зачем стоите на ветру? Воспаление легких хотите получить? Спускайтесь скорей вниз!
Спускаясь, он ворчит:
— При моем давлении, такие подъемы явно противопоказаны…
Вечером Мельников говорит мне:
— Вовремя приехали. У больных почти третья степень обмораживания конечностей. Была угроза гангренозного процесса. Придется отнять два-три пальца на ногах. Завтра оперирую. Попали в наледь, поленились вернуться в барак, переобуться — и вот результат…
Побыв еще на нескольких разведочных участках, мы в начале февраля благополучно возвращаемся в устье Неры.
— Товарищ Галченко, вас надо поздравить! — встречают меня работники управления. — С правительственной наградой — орденом Трудового Красного Знамени за успешную разведку Индигирки. И еще поздравить с рождением сына. Из Иркутска радиограмма пришла…
VI. В дни войны
Все для победы! Золотой и оловянный цехи страны. «Своя своих не познаша». Колыма индустриализируется и сама себя кормит. Директорская «накачка». Нежданное выполнение плана. Успехи геологов Дальстроя… Отзыв академика С. С. Смирнова.
Вечером 22 июня незабываемого сорок первого я и каюр Михаил Слепцов подъезжали верхами к Ульчанскому разведочному району. Нужно было скорее промыть пробы детальной шурфовочной разведки ручья Поперечного.
Перед этим мы восемь дней ездили по тайге.
«Подсчитаем запасы и сдадим новый объект горнякам, — думал я. — Они откроют прииск… Сейчас приедем — узнаю новости. Высадились немцы в Англии или нет?»
Вот вдали показались постройки. Вижу, навстречу нам бежит Сергей Захаров, геолог района. Он явно чем-то взволнован.
— Иннокентий Иванович, война! — кричит он издали.
— С кем? — задаю я тот же вопрос, что задал летом четырнадцатого года, услышав слово «война».