Оранжевый мутный диск солнца скрывается за гребнем сопки, короткий зимний день закончился. Каюры быстро отпускают оленей кормиться, привязывая наиболее диким из них на шею палки на веревке — «ченгаи», которые, бьют их по ногам и не дают далеко убежать.
Олени гуськом идут на пологую сопку и начинают энергично «копытить» — разгребать снег. Пофыркивая, они достают из-под него белый мох — ягель.
Мы разбились на три группы и ставим три бязевые палатки. И, как всегда бывает в первый день пути, все как-то не клеится. То запропастились куда-то топоры, то — веревки для палаток. Долго отвязываем: палатки от нарт плохо гнущимися от дьявольского мороза пальцами. Быстро темнеет.
Найдено ровное место для палаток, расчищен неглубокий снег, набросано немного веток. Ставим палатки по-якутски. Иван Иванович уже нарубил восемь шестов. Я их быстро связываю по три и ставлю, раздвинув треногой, на землю. Очищаю от сучков «матку», просовываю её в рукава палатки. Закидываем ее на верхушку расставленных треножек, растягиваем и закрепляем борта палатки к боковым шестам.
Москалев возится с печкой.
— Ни одно колено трубы не влезает в другое! — ругается он, — Вот дьявол!
Бросаюсь ему помогать и убеждаюсь, что все трубы, действительно, не «пригоняются». Обжигая руки (даже в перчатках!) о раскаленные морозом железные трубы, кое-как налаживаем и ставим в палатке печку, подложив два сырых полена, чтобы не загорелся под нею мох. Наши каюры и рабочие уже поставили палатки и в две пилы пилят дрова на ночь.
Еще немного возни с разжиганием печи, — и веселый огонек, разгораясь, начинает распространять благодатное тепло.
Большая, похожая на медный начищенный таз, луна лениво поднимается из-за сопки и освещает, мертвым светом неподвижные деревья, три наши маленькие дымящиеся, палатки и ряды груженых нарт. Тихо. Потрескивают от мороза деревья.
Торопливо вносим в палатку продукты, посуду, спальные мешки. На пол набрасываем оленьи шкуры.
Наташа уже возится около печки и командует нами, мужчинами. Встретившись со мной взглядом, спрашивает:
— Как-то мы будем ночевать при пятидесятиградусном морозе в бязевой палатке?
— Тебе ли, геолог у, бояться таежных трудностей!
На палатку мы набрасываем два брезента, по бокам ставим листы фанеры, и в ней становится сравнительно тепло.
Утром, чуть брезжит свет, я слышу сквозь тонкие стенки палатки осторожные шаги по скрипящему снегу и удары копыт. Это олени подбираются к грузам, чтобы разорвать своими острыми копытами сложенные на нартах мешки с солью и соленой рыбой. Соль для них — первейшее лакомство.
Однако; покушение; на наши запасы не удается: каюры огородили нарты тонким жердовником. Олени через него не перелезают. Вскоре начинаются так хорошо знакомые сборы в путь. Напившись чаю, каюры-мужчины во главе с их бригадиром Семеном начинают ловить оленей: Женщины, связав два-три «маута» (длинных тонких ремня), устраивают среди деревьев загон. Туда с криками «тать! тать!» гонят животных, идущих тесным табуном.
Неожиданно несколько «диких» оленей перескакивают через маут и стремительно мчатся в лес. Все начинается снова.
— Пора увязывать постели и складывать палатки! — торопится Наташа.
— Не спеши, торопыга, — удерживаю я ее.
Как бы в подтверждение моих слов, в палатку просовывается голова Семена.
— Оленей всех не собрать! — на его сморщенном, со следами обморожения лице виноватое выражение. Он показывает пять пальцев и говорит — Дикий орон. Искать, однако пойдем. Наказание, чистое наказание! — и голова исчезает.
Только к вечеру измученные, усталые каюры приводят пятерых не менее измученных, загнанных оленей.
Ехать уже поздно. Привязываем беглецов на ночь к деревьям, остальных отпускаем кормиться.
— Какой ненадежный транспорт эти олени, — говорит Москалев, — никогда нет уверенности, что их всех соберешь и уедешь.
— Но зато их кормить не надо. И в тайге везде для них дорога, — отвечаю я.
Такая езда, с задержками и неполадками, продолжается семь суток. Почти весь путь — Но болотам. На обмерзших кочках поломалась чуть ли не половина нарт. При морозах ниже пятидесяти градусов, они, сделанные из сырого дерева, становятся хрупкими, как стекло, и ломаются даже при небольших толчках. Промерзшая сбруя рвётся.
Мы выбились из сил, помогая оленям, то и дело перегружая нашу кладь, починяя нарты и сбрую. У всех обморожены лица и пальцы.
Пройдено только семьдесят километров.