9
Огнепроводный шнур контрольной трубки, то есть предупреждающего устройства, по правилам взрывного дела, должен быть на шестьдесят сантиметров короче, чем шнур, подрывающий заложенный заряд взрывчатки. Нормально горящий шнур сгорает со скоростью один сантиметр в секунду. Стало быть, взрывник получает предупреждение ровно за минуту до первого из подготовленной серии взрывов. Вполне достаточно, чтобы спрятаться в укрытие или уйти из зоны разлета осколков.
Контрольная трубка сработала со звуком не громче ружейного выстрела. Стоя за деревом, Валентин видел, как взрывник проворно подался прочь, и хорошо слышал скрип снега под его торопливыми валенками.
Время, до того слитное, теперь побежало, уже разделившись на секунды. Сделалось по-особенному тихо, как это бывает в короткий промежуток между предвестием и самим событием.
И тут возник этот разиня. Валентин даже не понял, как оно, собственно, произошло: только что никого не было — лишь пустая заснеженная ложбина, потоптанная на месте, где заложили взрывчатку, деревья поодаль, куда шмыгнул взрывник, и вдруг в этот пейзаж влетает неизвестный пижон на лыжах, в пижонской куртке, пижонски тормозит как раз между Валентином и вовсю горящими шнурами и начинает вертеть головой — надо думать, интересуясь, кто это тут стрелял только что и в кого. Нет слов!
ЧП с Асей при спуске с массива Аэлита произошло три месяца назад — больше месяца из них Валентин пролежал в больнице и все еще не совсем оправился. Однако рывок у него получился вполне приличный. Пижон даже не успел обернуться на налетающий звук шагов, как был сбит с ног и впечатан в снег вместе со своими лыжами. Потрясенный, он пытался что-то вякнуть, но Валентин без церемоний пристукнул его по голове, придавил, вжался в снег сам, — и сразу с артиллерийской тяжестью грянул первый взрыв. Землю качнуло. Холодом обдало затылок, озябла спина, вмиг показавшаяся оголенной. С шипеньем отжимая воздух, пошли крупные осколки, завыла, засвистела мелочь, тупо и крепко застучало по древесным стволам, с ливневым шумом обрушилось на лес, на снег. Затихло.
Валентин чуть повернул голову, глянул. Лыжник, дико таращась, сделал попытку приподняться.
— Лежи, гад! — зашипел Валентин.
— Уби… би… бийство… — проблеял тот.
Грохнуло снова. «Гад» заморгал, скосил глаза на Валентина. Пришлось снова ткнуть его физиономией в снег.
Отсвистело, отстучало. Дробясь о скалы, как стекло, с перекатами отшумело на том берегу эхо.
Пижон шевельнулся, уставил на Валентина очумелые глаза и опять завел свое:
— Уб-бийство…
Валентин подумал, что у того от страха временно замкнуло в мозгу. Он совсем уж было приготовился от души обложить его для профилактики, но могуче ударило и пошло уже без перерыва, почти слитно. Пять раз подряд.
— Отбой! — сипло сказал Валентин под шум удаляющегося эха. — Семь взрывов. Хорошего понемногу.
Поднялся. Встал и лыжник, оказавшийся при вторичном рассмотрении парнем лет двадцати с небольшим, румяно-золотистым, со встревоженными голубыми глазами.
— Ты куда разогнался? — зло поглядел на него Валентин. — Глаз, что ли, нету?
Вынырнув из леска на той стороне ложбины, близился взрывник, на ходу вылаивал в чистейший морозный воздух непечатные выражения. Однако ругань, равно как и зрелище дымящейся, развороченной аммонитом земли, осталась без внимания. Тыча рукой куда-то в сторону, парень еле вылепил непослушными губами:
— Слышь, там это… за горой труп лежит…
Тут уже вытаращился Валентин. «Готов», — мелькнуло в голове.
Набежал взрывник, разъяренный, как поднятый из берлоги медведь.
— Ах ты, зараза! — задыхался он. — Жить надоело?.. Из-за тебя мне в тюрьму, а?!..
— Погоди, — остановил его Валентин. — Видишь, человек не в себе. Пусть оклемается.
— Не, я вам точно говорю… — малый повернулся к сердито пыхтящему взрывнику.
Оказалось, летел он «быстрее лани» не от хорошей жизни. И про убийство талдычил тоже не зря.
— …Около ручья лежит… вниз лицом. Чуть-чуть его снегом замело… Наверно, убийство, а? Вы как думаете?.. Я не стал подходить — я ж понимаю: нельзя… И это… кругом следы зверьков… видать, погрызли…
Взрывник изумленно воззрился на Валентина, как бы говоря: «Что это он мелет, а?»
Парень меж тем объяснил, что прислан заменить на участке Валентина. Вчера прилетел в Гирамдокан, переночевал, а утром махнул сюда, напрямки, по старой старательской тропе, которую ему указал Лиханов.
— …Потом слышу — выстрел. Ну, слава богу, люди! И полным ходом, значит, сюда… А насчет взрывных работ — это мне и в голову не пришло…
Из дальнейшего выяснилось, что парень — вполне нормальный парень, и не какой-то пижон безголовый, а техник-геолог. С месяц как перевелся в Абчадскую экспедицию. В поле не новичок. Зовут Васей… И вот уже такое естественное под артиллерийский грохот аммонита предположение о том, что малый «готов», оказалось до глупости нелепым. Хочешь не хочешь, а рассказу о трупе «за горой» приходилось верить.
Вася смотрел на Валентина, и на физиономии у него ясно отражалось: вот ты постарше — ты теперь и действуй, а с меня довольно. Валентин же не на шутку растерялся. Ни с чем подобным он никогда до этого не сталкивался и знать не знал, с какого конца берутся за такие дела.
Выручил взрывник, мужик тертый, в годах, понимающий что к чему в этой жизни.
— Надо сходить, Данилыч, — сказал он. — Оно как-то не по-русски — бросить покойника на погрыз зверю.
— Похороним, что ли? — с неудовольствием поинтересовался Валентин.
— Ну… — взрывник почесал затылок. — Для начала хоть поглядеть надо. А там видно будет.
Поскольку ничего более разумного в голову не приходило, Валентин махнул рукой:
— Ладно, пошли.
Тут же и отправились, благо идти было не так уж далеко — всего-то там километров пять с чем-то.
Пока дошли, день чуть потускнел и синью тронуло снега.
— Вон он, — Вася шагнул в сторону, пропуская вперед взрывника, и вполголоса объяснил шедшему следом Валентину — Я этих покойников не то чтоб боюсь, а так как-то…
Валентина так и подмывало съязвить: «Правильно, сынишка, бояться надо живых», однако он промолчал.
Взрывник замедлил шаги, потом и вовсе остановился.
— Смотри ты… — проговорил он, снял шапку, поду мал, надел снова. — Да, конечно, вообще-то…
Человек шел с низовьев, берегом — об этом говорили присыпанные следы. Дошел до этого места, и тут, видимо, силы внезапно оставили его, он опустился на колени, ткнулся головой в снег и так и замер — как бы в покаянном поклоне безжизненным нагим верховьям безымянного ручья и недалекому уже перевалу, куда он, надо полагать, держал свой путь.
— Чего мудрить, паря, тут не убийство… Сам помер, сам… — взрывник вздохнул. — Дела…
Он был прав — кругом, куда доставал взор, нетронуто белели снега, и только два человеческих следа: пеший, принадлежащий скончавшемуся, и лыжный — Васин. Ну какое тут, к чертям, убийство…
Не сговариваясь, приблизились, стали внимательно оглядывать. На покойнике был старый бараний полушубок, меховые потертые унты. Соскользнув с плеча, рядом лежало ружьишко — видавший виды дробовичок шестнадцатого калибра.
— Кто ж ты такой будешь-то, сердешный?.. Ну, прости господи, — взрывник дотронулся до запорошенной спины трупа и, чуть поколебавшись, пихнул.
Почти беззвучно покойник боком завалился на снег. Стало видно лицо, бородатое, с открытыми глазами.
Валентин поспешно шагнул вперед. Нагнулся, вглядываясь.
— Ах вот это кто! — вырвалось у него.
— Что, знакомый? — тотчас подсунулся взрывник.
Не отвечая, Валентин выпрямился, машинально бросил взгляд окрест. Был конец пасмурного ноябрьского дня. Синеватый снег. Серое низкое небо. Тишина, безлюдье… А тогда было лето, и была глухая ночь. Зимовыошка была, багровый машущий свет из допотопной печурки, клочья мха по черным стенам и старик, который бесконечно долго точил нож, и гнусавый голос: «А ить доводилось мне и человечинку едать…» Старичок-фантом, миазм старой Сибири с ее бахвальством собственной дикостью и ее зародившимся когда-то не от хорошей жизни безголовым молодечеством…
— Знакомый? — не отставал взрывник.