Выбрать главу

Дождавшись остановки, Валентин спрыгнул на землю, но не в сторону вокзала, а в противоположную, куда сошли перед ним двое железнодорожников. Где-то, казалось, совсем рядом жарким живым существом дышал паровоз. С подножек соседних вагонов, невидимые во мраке, соскакивали тоже. Закуривали, переговаривались. Валентин стоял, привыкая к темноте. Низко по-над путями тускло светились оранжевые огоньки, вереницей уходя вправо и влево — в ночь, в неизвестность. Далеко впереди и позади яркими звездами — красными, зелеными — пылали сигналы семафоров. Все вокруг было чуждое, таинственное. Валентин зябко поеживался. Только теперь начинал он по-настоящему осознавать, сколь далеко заехал от дома, от привычных троп, от знакомых хребтов и речек. На душе сделалось тревожно и пустовато — как бы продуло внутри холодноватым ветром. «Гля, Байкал!»— изумленно проговорили над головой. «О-о!»— вскричал где-то паровоз. «Где, где?»— отозвался сонный голос. Мигом встрепенувшись, Валентин стал вглядываться и увидел… Редкие огоньки вдали змеились, отражаясь в незримой воде, — и больше ничего. Неужто сам Байкал? Всего-то? Ан нет — почти физически ощущалось в темноте присутствие какой-то огромной массы, был почти виден в черноте ночи еще более черный лаковый блеск бескрайней водной поверхности. Широчайшей прохладой и свежестью дышало в лицо, в распахнутую грудь. Заревел передохнувший паровоз. Зеленая звезда, вспыхнувшая впереди вместо красной, открыла путь на Иркутск…

От вокзала до университета Валентин решил идти пешком. Адрес был известен: Вузовская набережная. Возможно, добираться трамваями, которые останавливались тут же, перед вокзалом, было б куда удобнее, однако, только что отведав железной дороги, Валя не рискнул тотчас сводить знакомство с еще одним видом транспорта, да еще не зная всех тонкостей езды на трамвае. И вообще, сколько там до него, до университета этого? Ну, допустим, километров десять. Пустяковое дело — часа полтора хода в хорошем темпе. И в том, куда идти, он также решил целиком положиться на себя. Бывалый полевик, опытный маршрутчик, он не уронит своего достоинства перед этими горожанами и дорогу отыщет сам. Рассудил: Вузовская набережная — это, стало быть, на берегу, причем конечно же Ангары, что значительно упрощало поиски. В тайге ведь как положено? Если ты заблудился, все время иди вниз по течению вод — в конце концов выйдешь к большой реке, а уж там рано или поздно встретишь людей. Следуя этому испытанному таежному правилу, он вполне самостоятельно вышел к Ангарскому мосту и, оглядев берега, наметил группу солидных зданий на противоположной стороне, вправо от моста. Перейдя через реку, он двинулся по набережной. Было, к счастью, еще очень рано, прохожие почти не попадались, и Валентин мог беспрепятственно глазеть на фасады, не боясь, что его осмеют деревенщиной.

Здание, которое соответствовало его представлению об университете, обнаружилось довольно скоро. Оно стояло в глубине двора, отгороженное от улицы железной оградой в виде частокола из копий былинного облика. Подъезд, украшенный фигурными столбиками, черные с золотом вывески по обеим сторонам больших дверей, пять этажей, высокие окна, асфальтовый двор без соринки и много-много красивой зелени — нет, паря, это великолепие могло быть только университетом, и ничем иным! Пытаясь прочесть, что написано на тех блестящих черных досках, Валентин ненароком нажал на ограду, и она вдруг легко, беззвучно подалась — это была створка ворот. Чуть поколебавшись, он проскользнул в образовавшуюся щель. Но не успел он сделать и десяти шагов, как грянул окрик: «Эй, тебе чего? Ты куда?» Валентин мигом обернулся — позади, выйдя из не замеченной им сторожки, стояла толстая женщина в наброшенном на плечи ватнике. Она что-то торопливо дожевывала, и эти движущиеся челюсти придавали ей вид, не обещающий ничего доброго. «Да я только поглядеть…»— начал Валентин. «Я те погляжу!»— багровея, взвизгнула женщина. Валя бочком-бочком начал отступать, пытаясь в то же время внести ясность: «Там что-то написано… прочитать хотел…» — «А вот счас узнаешь! Счас тебе прочитают!»— неожиданно проворно она подскочила к воротам с очевидным намерением накрепко запереть их. Западня! Ловушка! Ни в чем себя виноватым Валентин не чувствовал, но уж какое тут благоразумие — повинуясь одному лишь инстинкту, он с кошачьей ловкостью перемахнул через жуткие острия копий и чесанул во все лопатки по пустынной набережной. Отдалясь, рискнул оглянуться — у злополучных ворот стояли двое: та женщина и с ней кто-то еще в зеленой одежде. Они глядели ему вслед и о чем-то меж собой толковали. Преследовать, по-видимому, не намеревались — наверно, сообразили, что подозрительный малый для шпиона или взломщика касс все же жидковат.

Университет же отыскался всего через десяток домов — вгорячах Валентин едва не проскочил мимо. Краснокирпичный, снаружи он выглядел не столь красивым, как здание, бдительно охраняемое толстой женщиной и острыми копьями, да и внутри был мрачноват, особенно поначалу. Должно было пройти немало времени, прежде чем он стал для Валентина одним из лучших мест на земле…

Поскольку вузовских общежитий Валя отродясь не видывал, да и вообще не был избалован жильем, то усмотреть что-то особенное в помещении, куда его поселили, он никак не мог. Поселили — ну и ладно, большое спасибо. А между тем общежитие помещалось в бывшей церквушке, ныне, впрочем, до неузнаваемости разгороженной внутри на этажи и комнаты, отличавшиеся вместимостью чрезвычайной. И все же неуловимая, но повсюду разлитая торжественная мрачность, как и почти двухметровой толщины стены, продолжали упорно напоминать о том, что здание-то изначально было посвящено богу. Однако сменяющие друг друга поколения проказливых студентов думали об этом менее всего. И уж тем паче — абитуриенты, озабоченные единственно лишь вступительными экзаменами.

Даниил Данилович говорил о вузе, как о деле уже решенном, — он невольно мыслил категориями начала тридцатых годов, когда поступал и учился сам. Конечно, он слышал, что есть ныне такие понятия — «конкурс», «проходной балл», но как-то не придавал им должного значения. А между тем именно «проходной балл», словно шлагбаум, лег поперек Валиной дороги в вуз после того, как он вполне заслуженно схватил на вступительных экзаменах две тройки — по иностранному языку и сочинению. Что до иностранного, то его вины тут почти и не было — получилось так, что в школах, где он учился, почему-то не оказывалось преподавателя этого предмета, и немецкий язык он изучал только два последних года — в девятом и десятом классах. А вот в оплошке с сочинением Валя был виноват сам. Правда, сказался еще, наверное, и невысокий уровень подготовки в сельских школах по сравнению с городскими. Но как бы то ни было, Вале уже можно было укладывать чемодан и брать курс обратно на свои родные шурфы и канавы, если бы он случайно не встретил знакомого геолога из местного академического института. Геолог этот, кандидат наук, занимался какими-то специальными тематическими исследованиями и не раз бывал в партии, где работал Валентин. «Экая хреновина с морковиной! — заявил он, выслушав Валю. — Так мы пробросаемся ценнейшими кадрами. Куда только декан смотрит? Ты подожди уезжать денек-другой, а я буду действовать». Валя, который с юной категоричностью положил себе добиваться всего и всегда в жизни только самостоятельно и только честно, усмотрел в данном предложении столь ненавидимые им все эти «вась-вась» и «я тебе — ты мне», а посему гордо отказался. Однако «академик» без труда переубедил его, доказав в два счета, что существующая система приема в вузы — слепая игра случая и что сегодня, чего доброго, даже сам Александр Евгеньевич Ферсман запросто мог бы срезаться на вступительных экзаменах.

Кто знает, высказал ли «академик» эти доводы и декану геологического факультета, но, видимо, аргументы у него были сильные, потому что Валю приняли кандидатом (по поводу этого двусмысленного звания язвительные однокурсники немало шутили потом), а через полгода, после первой зимней сессии, он стал уже полноправным студентом. Декану — если только у него и были вначале какие-то сомнения — раскаиваться потом в содеянном не пришлось — университет Валя закончил с отличием…

С грехом пополам став пусть не студентом, а всего только кандидатом, Валентин все же каким-то чудом получил место в общежитии — искони геологическом общежитии на Иерусалимской горке. Оно тоже когда-то было церковью, только более сумрачного, что ли, толка, а именно — кладбищенской церковью, где отпевали покойников. Самого кладбища уже давно не существовало — на его месте был разбит парк, однако позади общежития кое-где еще виднелись среди деревьев забытые надгробья минувших времен.