— Кто? — не понял он.
— Да материки же…
— О господи! — Стрелецкий глянул на меня с усталым сожалением и понизил голос. — Слушай, мне вот скажут, что солнце обращается вокруг Земли — и я соглашусь, потому что на моих месторождениях это никак не отражается. Ты понял меня? Что будет потом — посмотрим. А пока что… пока что выбрось ты из головы все эти плывущие материки…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЗЕМЛЯ ДИНОЗАВРОВ
1
Валентин вполне мог бы зайти к начальнику экспедиции один, но, дабы избежать начальственного скрипа, взял с собой «личного представителя профессора Стрелецкого». Расчет оправдался. Ревякин встретил было не обещающим ничего хорошего приветствием: «А-а, явился, голубчик!..»— но присутствие столичного человека, кандидата наук, удержало его от дальнейшего проявления волевого стиля руководства. Разговор свелся к общим фразам, и лишь на прощанье Ревякин, не удержавшись, многозначительно пообещал: «А что касается э-э… всего остального, то об этом будем говорить осенью, на ПТС [27]».
Изнывающая от любопытства Шурочка, секретарь начальника, встретила Валентина задыхающимся шепотом:
— Ну что? Ну как?
В ответ он сумрачно уставился ей куда-то в переносицу, с секунду молчал, потом проговорил вполголоса, с вполне правдоподобными нотками озлобления:
— Ну и пусть увольняют! Все равно предстоят большие сокращения штатов.
— Сокращения?! — ахнула Шурочка. — У нас?
— Везде, во всех экспедициях.
— Господи, но почему, почему?
— Потому! В управление прибыла большая группа собак.
— К-как собак? — прошептала секретарша, и в красивых ее глазах отобразились крайний испуг и крайнее изумление. — Каких собак?
— Немецких овчарок, — зловеще процедил Валентин. — Сугубо специальных. Из Академии наук. Они чутьем находят месторождения сульфидных руд. Газеты читать надо — в Финляндии одна собака премию за это отхватила, семь тысяч марок. Ларри зовут. Теперь две трети геологов-поисковиков становятся лишними, понятно?
— Боже мой, дожили!.. — Шурочка бессильно рухнула на свой стул, снабженный, возможно, как раз для таких вот случаев мягкой подушечкой.
А Валентин все с тем же мрачным видом направился к выходу из приемной, за порогом которой его, ухмыляясь, поджидал представитель профессора Стрелецкого.
— Ну, так жить еще можно, — облегченно вздохнул Валентин, идя по коридору.
— Что, мог быть втык? — деловито осведомился шагающий следом Роман.
— В жизни все может быть, — философски ответствовал Валентин.
Следующий визит был к старшему радисту экспедиции Суханову, который, встретившись давеча, предупредил, что у него лежит для Валентина эрдэ от Субботина.
В тесной комнатушке, где размещалась радиорубка, было сумрачно, прохладно, витала сложная смесь запахов подпаленной краски, канифоли, резины и пластмасс. Суханов был один. Зажав в углу рта изжеванную папиросу, он орудовал электропаяльником и негромко чертыхался.
— Держи! — буркнул он, подавая Валентину листок с текстом радиограммы. — Что, сам-то свиреп или обошлось?
— Вот она, общая беда всех стационарных экспедиций, — пожаловался Валентин Роману. — Всегда все всё знают. Никакой личной жизни.
— А ты думал! — ухмыльнулся Суханов. — Шурочка пустила слух, что ты жениться полетел.
— В следующий раз, — заверил Валентин, пробегая текст эрдэ.
Начальник партии просил на обратном пути захватить с собой «оша», «кадэ» и пять пар белых носков.
— Вот видишь, что делается! — он с досадой обернулся к Свиблову. — Сегодня уже не улетим. Не одно, так другое!
— Не догоняю, лобик узенький, — москвич дважды перечитал радиограмму, хмыкнул. — Шифровка, идешь ты пляшешь?
— А! — Валентин раздраженно махнул рукой. — Все перестраховывается мой начальник. Десять бутылок водки-белоголовки — вот что это такое. Ну, а остальное — это огнепроводный шнур и капсюли-детонаторы.
— Ладно, детонаторы — это я еще догоняю. А носки, да еще белые, — тут-то зачем темнить? — веселясь, изумлялся Роман.
— Как зачем? — оживился Суханов. — А иностранный радиолюбитель? Вот он подслушает и скажет: ага, а русские геологи хлещут водку!..
— В рабочее время, — добавил Валентин. — Теперь, хочешь не хочешь, надо клянчить машину, без нее не обойтись. Придется идти кланяться зампохозу…
— Слышь, Валя! Если не улетишь сегодня, приходи вечерком вместе с товарищем! — крикнул вдогонку Суханов. — Сиговый пирог будет! И уха из язя!
— Язя ись незя, — «деревенским» голосом отозвался Валентин.
К концу дня, когда он уже съездил на склад ВВ, к черту на кулички, за «оша» и «кадэ», заглянул в сберкассу за деньгами для Лиханова и только собрался было на продовольственные склады за остальным, его вдруг вызвали к Акимову, главному геологу экспедиции.
Акимов, желчный и острый на язык человек, в своем прокуренном кабинетике, увешанном геологическими разрезами и картами района, редко бывал один. Вот и сейчас у входа, на самом крайнем из ряда стоящих вдоль стены стульев, скромно притулилась белокурая девушка в красной рубашке с короткими рукавами и потертых вельветовых брюках.
— Садись, — кивнул Акимов. — Давеча, как только ты ушел, звонил из города главный геолог управления. Насчет тебя…
Валентин насторожился.
— Рассказывал, как ты вдруг появился там, этакий, знаешь ли…
— Луч мрака в светлом царстве, — подсказал Валентин.
— Ну, до луча нам с тобой, допустим, далеко. А вот наводить тень…
Акимов раскурил погасшую папиросу и внушительно помолчал, глядя на пламя спички, пока она не догорела.
Валентин понимал, что, как ни крути, а вина за ним есть, и потому в ответ на неизбежный скрип начальства следует смиренно безмолвствовать.
— Главный геолог управления интересовался нашим мнением… — Акимов задумчиво пожевал губами. — Как прикажете отвечать?.. Я сказал, что для посла профессора Стрелецкого необходимые условия мы создадим… Ну, а более конкретно… Снять часть буровых станков с Гулакочи? Извините, говорю, но это мы делать не станем. Не имеем права…
Из телефонного разговора с управлением Акимов заключил, что труднодоказуемые идеи Валентина там почему-то намерены взять под контроль. Гулакочи после первых блистательных успехов пока что ничего нового не показывало. Рудопроявление ртути, засеченное в конце прошлого полевого сезона и стоившее лично ему, Акимову, немалых трудов, в нынешнем году играло с поисковиками в прятки. Все это, вместе взятое, никак не способствовало хорошему настроению главного геолога экспедиции.
— Я тебя, собственно, для чего позвал-то… — он снова обратил к Валентину хмурое лицо. — Вот… студентка из Воронежа. На практику прибыла. Опоздала, правда, почти на полсезона… Направляем ее в вашу партию.
— Хорошо, Лаврентий Афанасьевич, — Валентин встал. — Можно идти?
— Ступай. Летишь-то завтра? Во сколько?
— В семь утра.
— До Гирамдокана… А дальше? — Акимов неожиданно улыбнулся и подмигнул — Вертолет не собираешься заказать?
— Доберемся как-нибудь. Лиханов поможет.
— Ну-ну… Привет передать Субботину не забудь. Желаю удачи!
Последнее относилось также и к студентке, которая шагнула к выходу вслед за Валентином.
В узком коридорчике, дожидаясь, расхаживал Роман, «посол» профессора Стрелецкого, как выразился Акимов.
— Что ж, товарищи, будем знакомиться, — сказал Валентин. — Мое имя…
— …Валентин Данилович, вы старший геолог партии. Мне уже сказали, — во взгляде студентки была легкая настороженность, словно она ожидала не то какого-нибудь подвоха со стороны, не то опасалась сама сделать что-то не так. — А меня зовут Асей. Каковы будут мои обязанности?
— Обязанности? — озадаченно переспросил Валентин и тут же сообразил: «Ах да, это же первая производственная практика! Она думает, что на нее вот прямо сейчас же возьмут и возложат бог знает какие обязанности».
— Вот что, Ася. Обязанность сейчас у всех нас одна: пойти на склад и получить… гм… словом, кое-что получить.
Неся впереди себя свои непомерно длинные вечерние тени, они не спеша направлялись на экспедиционный хоздвор, глухой дощатый забор которого высился впереди слева. Справа же тянулось летное поле, всегда казавшееся Валентину каким-то очень свойским, почти домашним, — вероятно, из-за жердевой ограды, при виде которой из глубины памяти непременно выплывало памятное с детства слово «поскотина». Между хоздвором и летным полем пролегла широченная, плотно укатанная щебнистая дорога, ведущая в аэропорт. Сейчас она розовато дымилась пылью после недавно проехавшего автомобиля и была пустынна: пассажиры, кому повезло, давно улетели, а кому нет — те разошлись по домам. Заночевавшие самолеты стояли вдали, на краю поля, какие-то дремотно-тусклые, погрузневшие, неуловимо утратившие свою крылатую устремленность ввысь. Только единственный здесь вертолет продолжал еще буйствовать на ближнем конце взлетной полосы. Рассерженно взревывая, он совершал какие-то непонятные эволюции, то поднимаясь и опускаясь, то скользя поперек поля. Потом он стал аккуратно, бочком подбираться к полагающемуся этому аристократу малой авиации настилу со стороной квадрата десять метров. Взревел напоследок и умолк, только, тяжко шелестя, бежали лопасти несущего винта, но и они замедлялись, теряли вихревую слитность, все яснее и четче отрисовываясь каждая сама по себе.