Розеттский камень действительно во Францию не попал. Забегая вперед, скажем, что по Амьенскому миру 1802 года большая коллекция египетских памятников, в том числе и розеттский камень, была передана Англии. Трехъязычная надпись так и хранилась бы в Лондонском национальном музее и не привела бы к важнейшему открытию, если бы предусмотрительные французские ученые из Каирского института не увезли с собой в Париж самого главного — информации, запечатленной на камне. Рисунки, сделанные ими, были опубликованы в грандиозном сочинении, первые тома которого вышли в свет в 1808 году под названием «Описание Египта или собрание наблюдений и изысканий, которые были сделаны в Египте во время экспедиции французской армии». К 1813 году это сочинение насчитывало двенадцать томов таблиц и двадцать четыре тома текста. Таков был вклад в науку Каирского института, работой которого руководил Монж. Так был заложен фундамент для нового направления в науке, получившего название египтологии. Так неизвестная земля, «терра инкогнито», стала известна европейским ученым. Уже не отрывки из Геротода и Библии, а результаты научных исследований заложили фундамент и в значительной части возвели стены науки о Египте. И это — результат напряженной работы ученых, по преимуществу молодых, которые пошли за Монжем и осуществили поистине великое дело.
Корифеев науки, признанных ученых с Монжем было не так уж много. Это — Бертолле, знаменитый химик, главное открытие которого — исследование законов химического сродства — было сделано здесь, в Египте, молодой математик Фурье, ставший всемирно известным позже, биолог Жоффруа Сент-Илер, вступивший через несколько лет в принципиальный и известный мировой научной общественности спор с самим Кювье, основоположником палеонтологии. Кювье не понимал и не принимал элементов эволюционной теории, сторонником которой был Жоффруа.
В этой небольшой, но замечательной плеяде совершенно особое место принадлежит Вивану Денону — энтузиасту из энтузиастов. Талантливый и разносторонне образованный Денон делал чудеса. Этот непоседа, жаждавший, как и Монж, новых знаний, объездил и обошел весь Египет от Александрии до Сиены (нынешний Ассуан). Этот на редкости активный и предприимчивый человек, в прошлом друг Вольтера и Робеспьера, а позже — друг Жозефины и Бонапарта, не давал в Египте ни минуты покоя ни себе, ни своим спутникам. Да и можно ли было спокойно проходить ученому мимо множества изображений и надписей на стенах храмов и гробниц, на обелисках и статуях, впервые открывшихся европейцам!
Денон с жадностью набросился на изображения, не совсем понятные, и иероглифы, совсем не понятные. Он видел колоссальную научную ценность того кладезя, который открылся перед учеными. Он страшно спешил, словно знал, что в Египте ему доведется провести немногим более года. Отличный рисовальщик Денон тщательно воспроизводил пирамиды и статуи, копировал непонятные письмена. Его трудолюбию и отваге могли завидовать многие.
Денон, Монж, Бертолле, Бонапарт и его штаб были первыми в истории европейцами, проникшими под своды самого большого сооружения древности — пирамиды Хеопса. Ценностей, на которые, может быть, втайне рассчитывал Бонапарт, там, конечно, не оказалось. Грабеж пирамид начался и почти закончился до его рождения. Мысль, пришедшая в голову молодому завоевателю, не могла не возникнуть и в менее одаренных головах за сорок веков. Ее предвидели даже строители пирамид, соорудившие хитроумные приспособления для защиты от ограблений. Мало того, как выяснилось в конце прошлого века, египетские жрецы перенесли мумии тридцати фараонов в одну из пещер, где зарыли их в глубокий колодец.
Под руководством ученых многое на египетской земле французы построили своими руками. Они убрали старый ниломер и построили новый, соорудили несколько ветряных мельниц «диковинного вида», проложили длинные и ровные дороги и обсадили их деревьями. Работали они не спеша, а для ускорения дела прибегали к помощи простейших машин. Даже тачка вызывала у арабов немалое удивление. С ее помощью один француз, не торопясь, переносил земли больше, чем пять арабов со своими корзинами. На строительстве работали в основном французы. Они кололи и распиливали дерево исключительно по правилам геометрии, под прямыми углами и по прямым линиям.
В только что отремонтированном доме, который бросил Хасан Кашиф, бежавший с другими мамлюками, была устроена большая библиотека. На арабов она произвела колоссальное впечатление.
«Бели в библиотеку приходит кто-нибудь из мусульман, желающих на нее взглянуть, — пишет в своей хронике ал-Джабарти, — ему разрешают занять самое лучшее место, встречают его приветливо, с улыбкой, выражают радость по поводу его прихода, особенно если обнаружат в нем способность к наукам, знания и любознательность. Французы в этом случае проявляют любезность и дружелюбие и приносят ему различные печатные книги с разнообразными иллюстрациями, на которых изображены земля с расположенными на ее поверхности странами, животные, птицы и растения. Там имеются также книги по древней истории отдельных народов… Все это достойно изумления».
Еще большее изумление арабов вызвали заседания каирского института. Шейхи, улемы и другие ученые мужи оказались способными часами сидеть и слушать речи на непонятном для них языке. Подспудно они чувствовали, что речь идет не о вере, не о политике и не о войне, и это было уже странно. А самое удивительное было то, что победитель могущественного Мурад-бея, властитель Нижнего, Среднего и Верхнего Египта ничем не выделялся здесь из ряда своих подчиненных. Ни разу не видели шейхи никаких особых знаков внимания к нему, никакого подобострастия. Все разговаривали спокойно и уверенно, а некоторые из ученых имели смелость не соглашаться и даже спорить с повелителем. И совершенно необъяснимо было то, что он не изгнал их из своей свиты и не приказал отрубить дерзкие мысли вместе с головой. Это было совершенно удивительное чудо, о котором не говорилось ни в одной из сказок Шахразады.
Бонапарт старался использовать каждый случай, чтобы поразить воображение мусульман и показать им превосходство Франции в общественном устройстве, науках и искусстве. Посетив однажды местного «пророка», который, между прочим, посмотрев на адьютанта главнокомандующего, заявил, что тот умрет через два месяца (фактически же он прожил еще много лет), Бонапарт решил противопоставить «чародея чародею» и пригласил каирских шейхов на химические опыты.
Арабы с интересом осмотрели оборудование лаборатории — специальные печи, различные аппараты и приборы для фильтрования, выпаривания, получения вытяжек и эссенций, дистилляции, добывания солей из пепла растений. Показав богатое оснащение лаборатории и уйму склянок с различными веществами, знаменитый Бертолле начал демонстрировать арабам чудесные превращения веществ. Химик священнодействовал со спокойствием и уверенностью индийского факира. Он налил в стакан какую-то жидкость, потом добавил к ней другую. Из стакана повалил цветной дым… «Затем, — вспоминает ал-Джабарти, — дым исчез, то, что находилось в стакане, высохло, и содержимое его превратилось в твердый камень желтого цвета, который выпал из перевернутого стакана. Мы брали, — говорит он, — этот камень в руки и рассматривали его. Затем то же самое было сделано с другой жидкостью, из которой получился синий камень. Из третьей жидкости получился камень красный, как рубин».