В хибаре не было хлеба. Не было тушёнки. Не было овощей. Словом, чего там только не было. Единственное, что там было – это… консервированные крабы. Консервированные крабы.
«С хлебом они были, наверное, очень даже ничего, но когда без хлеба…».
Спиртово-крабовая диета, на коей просидела студенческая компания в течение вторых суток пути до Москвы, прибыв, наконец, в столицу Родины ранним февральским утром, определённым образом повлияла на мировоззрение студента Мирзоева. В частности, крабов, раков и прочих панцирных он не мог есть ещё лет десять.
* * *
Конечно, рассказанный эпизод никак не свидетельствует об обычной – будничной
– студенческой жизни. Никаких излишеств в ней и в помине не было, им просто неоткуда было взяться. Основная часть времени отдавалась тому, чему и должна была – учёбе. Успеваемость в группе была высокой. После первого года обучения из группы отсеялось всего три человека. До конца обучения – ещё двое. И то, отсеялись он не по успеваемости, а из дисциплинарных соображений. Например, деканат был вынужден отчислить студента, который, будучи несколько выпивши, залез в женское общежитие и принялся гоняться за девками. Обычная студенческая история, подобных которой хватает во все времена и во всех институтах. Были и оставшиеся по каким-то своим причинам, уважительным или не очень, на второй год. Но в основной массе студентов откровенно отстающих в плане учёбы не было. Потому что учиться было престижно, интересно и без преувеличения модно. А, кроме того, учёба без троек давала право на получение стипендии – 220 рублей.
Тон задавали, конечно, сами преподаватели. Скажем, Борис Семенович Фалькевич, ставший в 1953 году заведующим кафедрой автомобилей вместо ушедшего из жизни академика Чудакова. Или Игорь Михайлович Ленин, заведующий кафедрой двигателей. Они на каждую лекцию приходили гладко выбритыми, в идеально сидящем отглаженном костюме, белоснежной рубашке и обязательно в другом, нежели накануне, галстуке. Эти,
казалось бы, условности, производили на послевоенных студентов сильное впечатление. Никто не отвлекался, все слушали молча. Слышно было только лектора и стук мела о доску.
И были преподавателями в институте все те, по книжкам которых учились студенты технических вузов по всей стране. Причем не только по специальным, автомобильным предметам, а и по основополагающим – черчению, начертательной геометрии, теоретической механике, сопромату. А это, если вы помните, как раз те базовые науки, которые если знаешь – ты инженер! Пусть начального уровня, но инженер. Ты уже способен понять и посчитать практически любой процесс. Дальше, на старших курсах инженерная наука разветвляется на направления, в результате чего получаются строители, механики, технологи и так далее. Однако базовые знания для всех одни и те же.
«У автомобилистов – там та же механика, что и у других инженеров, только она приложена к конкретному автомобилю, к изделию».
А квалификация институтских преподавателей была такова, что оказывала гигантское влияние на миропонимание, на понимание науки и процесс получения знаний. Умение преподавателей держать аудиторию, их прекрасная эрудиция, безупречный внешний вид – были, наравне с математическими формулами и особенностями цикла работы четырёхтактного двигателя, элементами большой Школы.
Способы обучения и воздействия на сознание студентов у отдельных преподавателей МАМИ были, так скажем, весьма нетипичными. Так, преподаватель предмета «Детали машин» очень нетривиально принимал курсовые проекты. К нему приходил студент, доставал рулон чертежей. Преподаватель заглядывал в рулон, как в подзорную трубу, некоторое время что-то там внимательно изучал, а затем изрекал:
– Три!
– Как три? – студент, как правило, к такому повороту событий готов не был.
– Что, не согласен?.. Ну, тогда разворачивай, будем говорить, – улыбался преподаватель.
Для особо нерадивых или наоборот – желающих «проскочить» не мытьём, так
катаньем студентов у него также был заготовлен свой, особый номер. Вот приходит студент с чертежом, а там опять что-то «не то». Уже в который раз. И затёрт-то порой такой чертёж почти до дыр, а оценку поставить не за что. Тогда преподаватель вставал, сворачивал чертёж в рулон, брал стул, подходил к окну, вставал на стул, открывал форточку и запускал туда многострадальный чертёж. Чертёж устремлялся на асфальт институтского двора баллистической ракетой, а его автор бежал за ним по лестницам, чтобы забрать домой и тереть снова – теперь уж точно до дырки.