Седов помолчал.
— Совсем не состояние здоровья беспокоит меня больше всего, а другое: выступление без тех средств, на какие я рассчитывал. Сегодня для нас и для России великий день. Разве с таким снаряжением нужно идти к полюсу? Разве с таким снаряжением рассчитывал я достичь его? Вместо шестидесяти собак у нас только двадцать четыре, одежда износилась, провиант истощен работами на Новой Земле, и сами мы не так крепки здоровьем, как нужно. Все это, конечно, не помешает исполнить свои долг. Долг мы исполним. Наша цель — достижение полюса; все возможное для осуществления ее будет сделано.
В заключение Седов старался ободрить больных:
— Жизнь теперь тяжела, стоит еще самая суровая пора, но время идёт. С восходом солнца исчезнут все ваши болезни. Полюсная партия вернется благополучно, и мы тесной семьей, счастливые сознанием исполненного долга, вернемся на родину. Мне хочется сказать вам не «прощайте», а «до свидания»!
Все стояли в глубоком молчании. У многих навертывались слезы. Как-то особенно просто и задушевно сказал несколько слов Лебедев.
После завтрака Седов встал первый:
— Нужно идти!
Через несколько минут все были на воздухе. Еще небольшая задержка у фотоаппарата, и все способные двигаться под лай и завывание рвущихся собак пошли на север. В мглистом воздухе глухо гремела пушка, чуть развевались флаги. Крики «ура» тонули в белых проливах. У северного мыса острова Гукера, километрах в семи от зимовки, провожавшие остановились, пожали руки уходящим, расцеловались.
— Так до свидания, а не прощайте!
Несколько торопливых фраз, и кучка людей отделилась и двинулась вперед. Провожавшие долго стояли на торосе, вглядываясь в темноту.
Глава XVI
НА ОСИРОТЕЛОМ «ФОКЕ»
24 февраля, по вычислениям, в бухте Тихой должно было показаться солнце. Пинегин и Павлов увидели его с высокой горы около полудня. Оно показалось над самым краем ледяного покрова на острове Гукера, озарило розовыми лучами верхушку горы и сейчас же зашло Приятели спустились с горы по ступенькам, выбитым в твёрдом, как лед, снегу, и, погладив медвежат, вошли в кают-компанию. От сырости краска местами отстала, обнажая посиневшее промозглое дерево, и висела лохмотьями. Лед скопился во всех углах, пазы между планками запорошены инеем, на полу сырость от льда, растаявшего, когда топилась железная печка. В углу, поеживаясь и потирая руки, сидел за шитьем запасного паруса Максимыч.
Суровое время наступило на «Фоке». Температура не поднималась, свирепствовали штормы. О событиях того времени рассказано в дневнике художника:
«3 марта. Готовлюсь к экскурсии на мыс Флора; предполагаю идти вдвоем с Инютиным. Приходится снаряжаться легко. Весьма вероятно, что мне придется идти одному с примусом, спальным мешком и записками: Инютин слаб и ненадежен. Пищухин еле бродит с распухшими коленками. Из матросов вполне здоровых только двое — Кузнецов и Кизино.
9 марта. Стоит ясная погода. С 4-го полная тишина, ясные, солнечные дни с ровной температурой —30–45° Ц.
Сегодня поднялись с Павловым на вершину острова Гукера. День на редкость ясен, — казалось, что и воздух застыл. Южные острова четки во всех подробностях, а Британский канал с горы — как перед летящей птицей.
Даже прекрасные, дни не доставляют удовольствия, — гнетут мысли об ушедших и забота о больных. Прекрасны безгранично широкие просторы. Но мозг, отказываясь воспринимать всю красоту замерзших земель, упорно возвращается к жизни — к жизненным мыслям о том, что на пространстве в полтораста километров ни трещинки во льду. Такое состояние льдов напоминает, что медведей нет поблизости, нет спасения больным. Зандер, когда-то крепкий мужчина, теперь похудел и совсем ослаб.
Одна надежда на птиц, которые прилетают к этим берегам почти с восходом солнца.
10 марта. Как упорны и злы морозы! Ртуть почти не оттаивает. Мы жмемся друг к другу, как холодом застигнутые птицы. Все каюты, за исключением одного лазарета, покинуты. Больные из другого лазарета переведены в каюту Седова. И я, устав бороться со льдом, переселился в кают-компанию.