Колыма в нижнем течению пересекает однообразно-низменную и пустынную местность. Лесов здесь нет. Последние искривленные и низкорослые деревья остались позади, верстах в семидесяти пяти от устья. На берегу одна неприветливая и голая тундра.
Седов был очень озабочен выбором пути. Колыма изливается в море двумя протоками: Западной (или Походской) и Восточной (или Сухарной).
По какой же плыть?
Ни местные жители, ни казаки не могли указать, которая глубже. Выбрать же для пути протоку мелкую, не годную для судоходства — это значило предрешить неуспех всей экспедиции. Ведь ее главная задача — поиски судоходного фарватера. Если карбасы попадут в мелкую Колыму, придется возвращаться против течения до разделения реки на два русла; выяснилось, что поперечных проток нет до самого устья. А возвращение означало большую потерю времени и в результате — невозможность закончить работу в одно лето.
Сознавая всю ответственность выбора, Седов очень подробно расспросил рыбаков и казаков и постарался припомнить замечания прежних путешественников о фарватере Колымы. Сопоставив их соображения с косвенными признаками и указаниями рыбаков о встречающихся мелях, он пришел к заключению, что плыть нужно по Колыме Сухарной. И не ошибся: фарватер шел по ней. 21 июня доплыли до заимки Сухарной. Это ближайшее к морю жилье. От заимки до Ледовитого океана — всего двадцать пять верст. В последний раз остановился на ночлег у единственного жителя заимки, девяностотрехлетнего старика-казака.
Конец долгого пути! «Погода тихая, полночное солнце высоко катится по небосклону. Птицы тьма. В одной из изб устроили себе баню, ибо уже не мылись более месяца и столько же времени не меняли белья… Завтра наконец-таки будем у маяка Лаптева… Начнем свою заветную работу», — радостно отметил в дневнике Седов последнюю остановку на десятитысячеверстном пути.
На следующее утро направились к морю.
Колыма в этом месте шириной напоминала большой морской залив. Когда посредине пути начался сильный шторм со снегом, волна поднялась крупная, как на взморье. Большие валы катились по широкому простору и сильно бросали карбас. Надутые ветром паруса по временам увеличивали крен до опасных пределов, волны перехлестывали через борт.
На этом переходе седовская команда получила первое морское крещение. Залепленные снегом, мокрые казаки-колымчане, видно было, перетрусили. Некоторые пришли в отчаяние.
Забившись под сиденья и крестясь, они покорно ожидали гибели, — чему быть, того не миновать! Другие, более смелые, безмолвно, с большим вниманием следили, как отчаянный человек из Петербурга спокойно, словно играя, подбирает шкоты и правит, когда кругом такая страсть!
Когда карбас стал выходить в открытое море, шторм разыгрался. Волны залили и оторвали лодочку-стружок, шедшую сзади на привязи.
Пришлось укрыться под островом Сухарным. Там переждали непогоду, набили диких гусей.
24 июня при хорошей погоде карбас пристал к берегу у мыса Дмитрия Лаптева.
Широкий простор Ледовитого океана был тих, ясен и чист.
На мысе — высокий деревянный маяк. Поставил его за сто семьдесят лет до Седова один из героев Великой северной экспедиции Дмитрий Лаптев. Рядом со знаком несколько полуразрушенных амбарчиков. В них, полагают, жила в 1739 году команда Лаптева.
Седов собирался начать работу именно с этого места.
«Несомненно, Лаптев выстроил маяк не для украшения. Вероятно, маяк указывает начало судоходного фарватера у Колымы».
В этом Георгий Яковлевич ошибся: в первые же дни выяснилось, что маяк теперь ценен только как исторический памятник. Поблизости — мель. Очевидно, за сто семьдесят лет русло реки совершенно переменило свое направление.
Георгий Яковлевич решил плыть дальше, к востоку. Лагерь нужно разбить у судоходного фарватера, при подходе к нему с моря.
Подходящее место нашлось в бухте Амбарчик, за мысом Столбовым. 26 июня высадились в этой бухточке и начали устраивать лагерь.
«Ветер дует четыре балла с дождем, — отмечено в дневнике. — По берегам много снега, а льда нет нигде до самого Медвежьего мыса, а дальше за мысом, кажется, есть. По дороге в карбасе выдавило водой сук. Вода так сильно хлынула в карбас, что не успевали отливать, заделать же дыру не могли, так как она была завалена грузом. Едва успели выброситься на берег. Казаки все перепугались насмерть».