Николай Васильевич Пинешн.
Г. Я. Седов (второй слева) на Новой Земле.
Г. Я. Седов. Архангельск. 1912 г.
«Сначала все было как будто бы хорошо, и работа делалась ладно, и казаки были веселы, и карбас как-то победоносно справлялся с небольшими волнами; но вот подул SO (здесь этот ветер называют шалонником), покатились от берега барашковые волны, на ясном небе бог весть откуда появились темные тучи. Прекратили промер и стали спешить к берегу, но оказалось поздно. Карбас не выгребал и нас мало-помалу относило назад. Я подбадривал казаков — усердных гребцов. Все дружно навалились, но, увы, неуклюжий карбас не шел вперед. Из пазов то и дело вылетал мох, и в карбас лилась вода. Пустили в ход все платки, у кого какие были, и даже рубашки, для заделывания трещин. Иногда вода попадала через борт, но это нас не так пугало, воду отливать успевали, главным образом боялись того, чтобы не развалился карбас, так как тальник местами уже начал лопаться… Решили, чтобы не быть оторванными окончательно от берега, укрыться за ледяной горкой, стоявшей неподалеку на мели. Простояв несколько часов за льдиной и не видя никаких признаков перемены погоды в нашу пользу, мы со свежими силами погребли к мысу Малому Баранову. Ветер дул в правую скулу. Работа была нам почти не под силу и опасность надвигалась на нас с каждой новой волной. Нам грозила гибель, но… все обошлось благополучно. На другой день прибились к берегу западнее мыса и домой добрались уже по берегу бечевой».
Несмотря на такие приключения, карбасом продолжали пользоваться. Он даже получил гордое название «Штормовой», хотя Седов, видимо, и сам не очень-то верил в «штормовые» качества этой дрянной посудины. В дневнике есть заметка: «Впредь мы стали осторожнее относиться к ветру и предпочитали заблаговременно удирать». Так или иначе, все промеры в районе мыса Медвежьего закончили на «штормовом» карбасе. Перенесли лагерь к маяку Лаптева. Работали большей частью «на шабаш», иначе говоря — целыми сутками, чтобы, не кончив, в лагерь не возвращаться. Седов, как и в прежних экспедициях, умел организовать такую дружную работу.
Утром, ровно в семь часов, раздавался его громкий веселый голос:
— Жуков! Жуков, ты не проспал? Знаю, ты молодец! А ну, давай будить команду… Давай, давай, ребятки, веселей! Погода-то какая! В такую поводу, если не работать, до вечера не проспишься.
Погода никуда не годится. Моросит дождь вперемежку со снегом. Угрюмый полярный туман повис над лагерем. Но Седов веселый, бодрый. И команда, заражаясь, начинает подыматься с шуточками. Пока кипят чайники, люди обуваются, моются. Нельзя не мыться: начальник застыдит, если увидит грязную шею. За чаем он бранится:
— Что у вас, колымчане, за лес паршивый — одна лиственница. Нигде такого тяжелого дерева не видал! Вот приходилось строить знаки на Карском море. Там возьмешь сосновое бревно на плечи и в гору — вдвоем, без труда. А здесь бревно вчетвером тащи! Почему она такая тяжелая, листвень?
— Природа у нас этакая, сок в дерево не гонит. От мерзлоты. Мерзлота соку хода не дает.
Седов перебивает, повертываясь к дальней горе, где намечено поставить знак.
— Вот будь эта проклятая горушка поближе да лес не такой тяжелый, мы бы в один день ее значком украсили. Верно, Дьячков? А то плыть до нее полдня, а там еще с полверсты. Как, Попов, думаешь? Не управимся?
— Нет, где же управиться! Тут без ветра взад-вперед целый день проплывешь. А ветер падет — и в день не доехать. Немыслимое дело, — убежденно говорит широкоплечий казак, всеми признаваемый за старшего.
— Ну, а если «на шабаш» ее взять да еще ту соседнюю прихватить? Отделаемся от этих знаков, и — конец! Потом отпразднуем шабашины, по чашке водки дернем под хорошую закуску, остаток дня поваляемся! Как, Дьячков, гуси-то у нас еще остались? Мыши не поели? Спирт не пролился?
Толстый Дьячков улыбается:
— Берегу, Георгий Яковлевич!
— Угостишь нас, если мы оба знака поставим «на шабаш»? Только я тебя знаю: ты опять маленькую чашку принесешь, скажешь, что старая разбилась!
Казаки смеются. Все понимают, что «на шабаш» лучше: не ездить лишний раз, не сидеть на веслах лишних полдня. С шутками забирают инструменты, спихивают на воду карбас. Поехали.
Однажды Седов отправился с командой верст за двенадцать ставить большой знак, рассчитывая окончить работу разом, «на шабаш». Но суток оказалось мало. А механизм хронометров полагается заводить точно в девять утра.