Георгий Яковлевич ходил с заложенными за затылок руками взад и вперед по маленькой комнате.
Вспомнил было московские неудачи, но быстро отмахнулся от этой мысли, как от докучного комара.
«Какая чепуха! И напрасно шатался ты по передним этих важных миллионеров. Недаром так не хотелось. Должен бы знать с детства, что такое русский толстосум. Он последний грош из тебя выжмет, по миру пустит, а сам только и способен свечу пудовую поставить или колокол отлить. В кабаках пропьет, девкам раздарит, а на что-нибудь дельное — не жди».
Остановился у письменного стола. Еще раз прочитал повестку, вложил ее снова в конверт. Кладя его на стол, заметил небольшой аккуратный сверточек. В бумаге оказались пара новых золотых погон с одной полоской без звезд, дюжина бронзовых пуговиц и колечки к ним. Погоны старшего лейтенанта. Все это перевязано бантом из орденской, георгиевской ленты. Внутри записочка. Одно лишь слово: «Поздравляю».
«Ах, это Веруся! Поторопилась… Да, для нее это большое счастье. Хорошо, что догадалась купить. Теперь можно пойти в Управление. А то в капитанской форме, пожалуй, неудобно являться».
Георгий Яковлевич быстро сменил старые погоны и пуговицы на летнем кителе, прицепил золотые и отправился в Управление. Нужно явиться к Вилькицкому и поблагодарить его.
До Адмиралтейства дошел пешком. Так же как в дни, когда обновил впервые военную форму, казалось, все обращают внимание. Тот же швейцар в подъезде Адмиралтейства принял фуражку, поздравил с чином и сказал:
— Сколько служу, а вот, пожалуй, не припомню, чтобы серебряные погоны кому-нибудь меняли на золотые. Ну, дай вам бог, дай бог! Большому кораблю — большое плавание.
Поздравил и дежурный боцманмат. Но все встретившиеся офицеры — ни слова. Сухо здоровалась.
«Что это? Не обращают внимания? Или завидуют?»
Странно встретил и Вилькицкий. Поднял голову только при словах: «Честь имею явиться». С холодной любезностью ответил:
— Чем могу служить, господин старший лейтенант?
— Счел необходимым явиться, вернувшись из Москвы. Позвольте также поблагодарить за честь, оказанную мне.
— Вы о моем интервью в «Новом Времени»? Да, но там не совсем точно переданы мои слова. Что ж, я сказал, что думаю. Благодарить тут не за что.
— В статье очень лестный отзыв обо мне, — сказал Георгий Яковлевич. — Но кроме того…
— А кроме того — ничего, — перебил Вилькицкий. — В комиссии я председательствую по назначению министра. Моя роль там чисто формальная. Благодарить меня больше не за что. Кроме этого, у вас нет никаких вопросов?
Георгию Яковлевичу показалось, что Вилькицкий по каким-то дипломатическим соображениям не хочет говорить о своем участии в производстве. Он просто поблагодарил еще раз и откланялся.
Прошел в чертежную. Как в день подачи рапорта о полюсе, в комнате опять молчание, опять натянутые, сухие лица. Никто не здоровается первым. Не поздравляют. Явный заговор.
«Да! Когда тебе на крестьянские плечи нацепят золотые погоны, ты делаешь прыжок. Но тут же ты замечаешь, что и чести в этом мало. От тебя шарахаются в стороны и смотрят, как коровы на быка, пущенного в стадо с новым колокольцем на шее… Ничего. Время придет — привыкнут, выдержка, выдержка!»
Глава XXVII
ПЕРЕД ЛИЦОМ СУДИЛИЩА
На заседание комиссии Георгий Яковлевич пришел без десяти час.
Зал был пуст. Собрались почти сразу в начале второго. Первыми пришли двое штатских. Сделав официальный поклон, они продолжали оживленную беседу о каких-то новых планктонных сетках. Подойти к ним было неудобно. Сейчас же за этими вошли еще двое: пожилой капитан первого ранга и высокий моряк-полковник. Оба ответили на поклон, не прекращая разговора. Наконец-то знакомый — геолог Толмачев. Но и он, только поздоровавшись и начав: «А, очень рад, давно не виделись, едва ли не с тех пор, как расстались на Колыме», тут же оборвал себя: «Простите… Одну минуточку. Мне нужно сказать несколько слов Бунге», — и направился к входившему толстому седому старичку с добродушным лицом.