Соседние ряды колыхнулись. Послышались гневные возгласы. Вокруг Скорины образовалось свободное пространство. Еще никто не решился дотронуться до этого человека.
– Я никуда не скроюсь! – громко сказал Георгий, обратившись к толпе. Лицо его было гневно и величественно, голос тверд. Он взял Маргариту за руку и двинулся к замку.
Люди расступались перед ним и замолкали.
Так они дошли до середины площади, где возвышалось лобное место. Скорина с женой и ребенком поднялся по ступеням наверх. Теперь все увидели его.
– Не давайте ему обманывать вас! – снова послышался лающий голос Иоганна. – Хватайте колдуна и поджигателя!
Георгий поднял вверх руку, и народ заколыхался, ожидая его слова.
Он сказал:
– Братья мои! Знаете ли вы меня, Францишка Скорину?
– Знаем! Знаем! Пусть говорит Скорина!
– Смотрите, – надрывался Рейхенберг. – На нем следы злодеяний, платье его опалено!
– Вот я стою здесь, на месте казней! – сказал Георгий. – Со мною жена моя и сын… – Он обнял их. – Мы готовы держать ответ перед вами! Казните нас, если верите немцу!
– Не верим! – первым крикнул Николай Кривуш. – Говори, Франек!
Скорина подошел к барьеру:
– Ведомы ли вам книги, друкованные мною?
– Ведомы! Ведомы!
– В тех книгах я учил, как отличать кривду от правды, – продолжал Скорина, – учил любить веру отцов и родную, русскую речь… В них была моя жизнь! Кто же поверит тому, что сам я поджег их, и друкарню, и дом мой, и город? Разве сожжет земледелец ниву, возделанную им?
– Правду сказал! Правду! – послышались голоса.
– Кто же поджигатель?
– Он! Он и его сообщники!
– Не верьте! Не слушайте его!
– Нет! – поднял голос Скорина. – Не враг я себе и не враг народу моему!
Повернувшись к балкону, Георгий крикнул громовым голосом:
– Ты лжешь, Иоганн фон Рейхенберг! Не я, а ты повинен в пожаре сем! Это свидетельствую я, Францишек Скорина, перед господом и всем народом виленским. Ты и твоя черная свора, благословляемые римским папой, пришли порабощать вольные наши народы. Вы хотите отнять у нас волю и достояние, храмы и язык родной. – Он снова повернулся к толпе. – Вот он – злодей! Смотрите, братья, и запоминайте сие! Горят и рушатся жилища наши. Дети теряют отцов, и отцы оплакивают детей своих. Стонет наша земля от чужеземцев. Вновь тевтоны, как тать, прокрались в дом наш и подняли черное знамя свое. – Сжав кулаки, со страшной силой он крикнул: – Бейте их, братья! Уничтожайте за поругание земли нашей, за кровь наших отцов и матерей! Бейте и гоните прочь, не опуская меча!
– Смерть! – крикнул Николай Кривуш.
– Смерть! – загудела толпа.
Передние ряды двинулись к замку. Рейхенберга уже не было на балконе. Телохранители также скрылись. Разъяренная толпа стремительно катилась вперед.
В замке царило смятение.
Гаштольд успел выскочить во внутренний дворик и, сопровождаемый несколькими слугами и шляхтичами, подземным ходом пробрался к Медницким воротам. Там его ждали кони.
Рейхенберг пытался защитить замок. Но стража и слуги частью были смяты ворвавшейся толпой, частью успели скрыться.
Оставшись один, Иоганн бросился во двор к маленькой винтовой лестнице, спускавшейся в тайный подземный ход. Этим ходом только что успел спастись воевода.
Вдруг дорогу немцу преградил человек с зажженным факелом. Рейхенберг отпрянул.
– Приветствую ясновельможного коллегу! – сказал Кривуш насмешливо. – Пан куда-то торопится? Жаль…
– Прочь! – крикнул Иоганн, выхватив шпагу.
Кривуш ткнул факелом ему в лицо. Немец взвыл, закрывая ладонями глаза. Шпага зазвенела на камнях двора. Кривуш быстро ступил на нее.
– Спешить некуда, друг, – сказал он со зловещей усмешкой. – Наконец привел бог побеседовать по душам!
Николай нагнулся, чтобы поднять шпагу. Быстрым рывком Рейхенберг выхватил из-за пояса охотничий нож и ударил Кривуша в спину. Кривуш пошатнулся, но устоял. Выпрямившись и швырнув факел в сторону, он обеими руками схватил немца за горло. Они свалились в открытую дверь потайного хода и покатились вниз по ступеням винтовой лестницы.
Борьба продолжалась недолго. Пальцы Кривуша впились в горло врага. Иоганн захрипел, судорога пробежала по всему его телу, больше он не сопротивлялся. Пальцы Кривуша не разжимались.
В глубине темного хода, на узкой площадке маленькой винтовой лестницы, долго никем не обнаруженные, лежали в смертельных объятиях два тела: рыцарь Иоганн фон Рейхенберг, проклятый народом Литвы и Польши, и веселый поэт, забияка и богохульник – Николай Кривуш из Тарнува.
Наступил день, а пожар не унимался.
Ветер гнал к городу песчаные смерчи. Солнце едва пробивалось сквозь тучи дыма и пыли. Горели городские стены, и пламя, распространяясь к югу и востоку, уже охватило торговую пристань. Занялись склады пеньки, бочки со смолой, штабеля досок.
Люди, успевшие выбраться из города, толпились в рыбачьей слободе, глядя на страшное зрелище гибели родного города. До конца своей жизни запомнили они этот ужасный летний день 1530 года.
На отмели, у рыбачьего баркаса, окруженный тесным кольцом друзей, стоял Скорина, рядом с ним была Маргарита с младенцем Сымоном на руках.
Не было Кривуша. Никто не знал, где он, никто не видел его в толпе, когда бросились громить замок.
– Где же Гинек? – спросил Георгий.
– Гинек погиб… – сказала Маргарита, глотая слезы. – Он бросился спасать твои бумаги, Франек, и не успел выскочить из горящего дома.
Подбежал Богдан Онкович.
– Надо спешить, Францишек! – почти приказал он, оглядываясь в сторону города.
Георгий стоял недвижно.
– Нечего толковать, – ласково заговорил Якуб Бабич. – Нельзя здесь оставаться… Они не простят Скорине этой ночи.
– Даст бог, свидимся! – сказал Богдан.
Они помогли Маргарите с ребенком сесть в баркас. Георгий молча обнял каждого и, перешагнув через борт, остался стоять.
Гребцы столкнули баркас и прыгнули на ходу.
Все дальше и дальше уплывал баркас, и люди на берегу глядели ему вслед.
Георгий все еще стоял, сухими глазами озирая окутанную дымом землю. Баркас приблизился к излучине реки, и здесь клубы дыма, несшиеся от горящего леса, закрыли его.
В тот же день два странника подошли к восточной стене города. Странники были одеты в платья, какие носили посадские люди Московской Руси. За плечами их были котомки. Молча смотрели они на расстилавшийся перед ними догорающий город. Потом медленно побрели к реке, где толпились люди. Старший из странников обратился к пожилому мужчине:
– Не знает ли добрый человек, где тут найти доктора Францишка Скорину и что сталось с его печатней?
– Нет уже ни печатни, ни самого Скорины, – ответил спрошенный и досадливо отвернулся.
– А по какому делу тебе Скорина надобен? – Богдан Онкович, проходивший мимо, подозрительно оглядел странников.
Старший ответил:
– Мы московские. Печатные мастера. Издавна я знаю доктора Скорину и по его зову прибыл в место Виленское, да вот, поди ж ты, что стряслось…
– А звать как?
– Тихон, Захаров сын, по прозвищу Меньшой. А се подручный мой, Петька Мстиславцев. – Он указал на своего спутника, застенчивого, молчаливого мальчика лет пятнадцати.
– Не во благовремении явились, – хмуро сказал Богдан. – Сам видишь, погорельцы мы ныне. А Скорины нет здесь более… Уплыл Скорина.
Он неопределенным жестом показал на реку.
Тихон также посмотрел на реку и, тяжко вздохнув, опустился на землю.
– Уплыл, говоришь?
– Да…
– Понятно… А мы вот к нему шли… Эх, незадача!.. И, подумав, обратился к товарищу: – Что же, Петруша… Придется обратно нам…
Богдан положил руку ему на плечо.
– Оставайтесь, коли пришли, – сказал он. – Куда вы пойдете?.. Не всегда так будет. Отстроим город. Жить будем. Друкарню наладим, книги снова друковать начнем, ребят малых учить. Нам добрые мастера надобны…