Обстоятельства складывались благоприятно, и нужно было ими воспользоваться. Богдан Онкович не только уплатил сполна за закупленные книги, но и передал Георгию значительную сумму на расходы по следующим изданиям.
С тех пор на книгах, отпечатанных в типографии Скорины, появилась надпись: «Издано на средства Богдана, Онкова сына, радца Виленского». Заслуга щедрого белорусского купца была увековечена в памяти потомства. Редкие часы отдыха Георгий проводил в беседах с Богданом, радуясь возможности говорить на родном языке.
Богдан рассказывал о событиях, происшедших на Руси, о жизни в Литве и особенно подробно и горячо о виленском православном братстве.
– Верил и я когда-то, что братства станут великой силой… – заметил Георгий, охваченный чувством обиды, возникавшим в нем всегда при упоминании о родине. – Вот в Полоцке предлагал я братству друкарню открыть, так не о том их думы сейчас… Попы пьянствуют, блуд творят, с прихожан деньги выжимают…
Георгий, словно споря с самим собой, говорил сердито, раздраженно. Он уже знал, что полоцкое братство, прогнав пьяницу попа Иннокентия, снова стало крепнуть, однако не хотел признать этого, еще не изжив чувства горькой обиды и разочарования, испытанного тогда в Полоцке.
Богдан пристально посмотрел на Георгия и уклончиво ответил:
– Не в попах дело сейчас. Мещане наши далеко опять бывать стали. В Новгороде, в самой Москве. А недавно посадские люди из Пскова книги прислали нам.
– Какие книги? – живо заинтересовался Георгий.
Богдан ждал этого вопроса.
– Рукописные книги, – ответил он словно нехотя. – Теперь о своей друкарне думаем. Да тебя добрым словом вспоминаем. Ехал бы к нам…
Георгию было радостно услышать эти слова.
– А дадут ли мне на Литве работать? – спросил он, хотя про себя подумал другое: «Правда ли, что ждут меня?» – и тут же, словно оправдываясь, добавил: – Разве не пытался я начать в Полоцке… Так ведь один я, один…
– Неверно судишь, брат! – почти сердито возразил Богдан. – Был один, а теперь с тобой книги твои, а за ними друзья да защитники. Нет, не один ты. Ждем тебя и надежды не теряем. Книги твои у нас из рук вырывают.
Беседы с Богданом вывели Георгия из того замкнутого мира, в котором он жил здесь, в Праге. Мечта о возвращении на родину не покидала его, но он не представлял себе, как сможет она осуществиться. Теперь родина сама пришла к нему в образе виленского купца. Возвращение казалось возможным, близким. Так, значит, соотечественники нуждаются в нем, ждут его!
Когда Богдан пришел прощаться, он расцеловался с Георгием и сказал взволнованно:
– Трудись спокойно, земляк, и помни: мы тебе всегда поможем. А решишь вернуться, приезжай в Вильну, как в отчий дом…
К концу 1519 года были отпечатаны книги Судей, Юдифи, Эсфири, Иеремии, Даниила и Пятикнижие. Пятикнижие было первой книгой Ветхого Завета, и Георгий хотел его издать особенно торжественно и красиво. На титульном листе большими красными литерами в черной рамке было напечатано заглавие: «Библия Русска, выложена доктором в лекарских науках Францишком, сыном Скорининым, из славного града Полоцка, Богу ко чести и людям посполитым к доброму научению».
Поверх заглавия, посредине листа, – пустой щит; внизу, с обеих сторон, – два таких же щита и в одном из них, в правом, – изображение солнца и месяца, которые семь лет назад нарисовал ему Тихон Захарович Меньшой, в левом щите – затейливая монограмма с ясно различимыми литерами ТЗ-М – дань уважения московскому живописцу.
Десять гравюр, помещенных среди двухсот пятидесяти листов текста, изображали различные сюжеты Пятикнижия.
Предисловие к Пятикнижию, изложенное на двадцати двух страницах, было по глубине содержания самым значительным из всех предисловий, написанных Скориной к отдельным книгам Ветхого Завета. В его основу были положены мысли, которые когда-то Георгий высказал в своем первом публичном выступлении на диспуте в Краковском университете. С тех пор прошло тринадцать лет. Юноша стал зрелым ученым, многое повидал и пережил. Но убеждения, с которыми вступил он в жизнь, не поколебались.
«Не только для себя рождаемся мы на свет, но наиболее для служения общему благу», – писал он в своем предисловии.
Простыми и трогательными словами поведал он будущим своим читателям о том главном, что наполняло всю его жизнь: «Как звери, от рождения бродящие по пустыне, знают свои норы, птицы, летающие по воздуху, ведают гнезда свои, рыбы, плавающие в море и в реках, чуют виры свои, пчелы и им подобные оберегают ульи свои, так же и люди, где родились и вскормлены были, к тому месту великую любовь имеют…»
Переводя и печатая библейские книги, он хотел их сделать первыми рассадниками грамотности и науки на Руси. Для того-то так подробно он разъяснял в предисловии к Пятикнижию, что Библия, которую духовенство объявило божественным откровением, недоступным разуму простых смертных, есть книга, созданная людьми, книга, в которой собраны всевозможные сведения научного и практического свойства, полезные народу.
«Захочешь ли познать грамматику, или, говоря по-русски, грамоту, дабы уметь правильно читать и говорить, найди в сей полной Библии Псалтырь и читай ее. Если пожелаешь понять логику, которая учит, как при помощи доказательств отличить правду от кривды, обратись к книге святого Иова либо к посланиям апостола Павла. А помыслишь об изучении риторики, то есть красноречия, читай книги Соломоновы… Из книг Исуса Навина узнаешь ты многое из геометрии, или, по-русски, землемерия. И по астрономии найдешь у Исуса Навина – как неподвижно стояло солнце на одном месте целый день; а в книгах Сираха – как солнце отступило назад на несколько ступеней. А это и суть семь свободных наук».
Понятие «семь свободных наук», широко распространенное в Западной Европе, в чешских и польских университетских городах, впервые прозвучало на белорусском языке.
Работая над предисловием, Георгий испытывал порой мучительные сомнения. Ему вспоминались беседы с Коперником, споры в кружке Яна Глоговского, занятия с Гварони и Мусатти.
Пятнадцать долгих лет он учился, размышлял, общался с великими учеными. Мысль его витала в заоблачных высотах, доступных лишь немногим. Смелые догадки рождались в его мозгу. Он мог бы обессмертить себя замечательными открытиями. И вот теперь он приходит к людям с этими наивными объяснениями, даже не пытаясь раскрыть смысл тех явлений природы, которые представлялись библейским авторам непостижимыми чудесами. Неужели же все было напрасно? Неужели его познания должны праздно лежать взаперти, словно сокровища в сундуке скупца? «Но простой человек не поймет научных рассуждений, – возражал он себе. – Чтобы книга нашла дорогу к сердцам людей, она должна быть понятной, привычной православной книгой. Только таким безыскусным языком и можно начинать общение с посполитым русским людом… Это укрепит их единство, поможет в борьбе».
Итак, к концу 1519 года большая часть Ветхого Завета была выпущена в свет. Печатание рукописей теперь шло так быстро, что опередило работу Скорины по переводу последующих текстов. Понадобился длительный перерыв, пока Георгий смог подготовить новые переводы.
Осенью 1520 года друкарня Скорины остановилась.
Целыми днями просиживал Георгий над фолиантами и свитками старинных рукописей, делая выписки, сопоставляя тексты и готовя новые переводы. Ничто не мешало ему, но работа подвигалась медленно. Снова и снова сомнения одолевали его. Это были самые тоскливые месяцы его жизни.
После долгой болезни умер Корнелий Вшегрд. Теперь из друзей у него остался только Вацлав. Но дружба с Вацлавом, то ли не выдержав испытания временем, то ли под влиянием Марты, заметно ослабела. Встречи с ним уже не рождали в душе былой юношеской радости. Георгий все чаще и чаще ощущал свое одиночество. Иногда он бросал работу и подолгу без цели бродил по городу или просиживал часами на каменной скамье, глядя на островерхие кровли пражских домов.