Ну, да дело прошлое! В тот раз мы договорились, что впредь Евгений будет деликатнее и без моего зова являться больше не будет…
Итак, я вызвала Евгения, и он охотно согласился полетать со мной.
Я снова распахнула зрачки, вобрала в них густеющий сумрак, и вошла в безвременье тихо и плавно.
Наверное, нечто подобное чувствуешь, когда умираешь.
В прошлом я испытывала панический ужас, когда, вдруг сделавшееся зыбким и густым, пространство начинало опутывать меня цепкой вязкой сетью, и я словно оказывалась в желе…
Сейчас я этого не боюсь. Мгновение, и душащее желе сменяется невесомым белым туманом, а из тумана проступает наш лес. Из леса нам навстречу устремляются звери, птицы, змеи… Через несколько минут на мое плечо садится сова. Я скольжу пальцами по ее клюву, глажу её перья, осторожно охватываю ладонью ее шею и резким движением сворачиваю ей голову. И вот теперь ее крылья — мои крылья. Ничего, милая, я верну тебе их.
Я расправляю два широких сильных крыла и устремляюсь ввысь. Я проношусь над лесом, над полями, а потом взмываю к холодному диску оранжевой луны.
Ликование в моей душе! Я дружу с этим ветром, я в ладу со всеми стихиями!
Меня нагоняет Евгений — сегодня он обернулся орлом — и мы летаем, летаем, летаем, напитываясь восторгом безвременья. Мы устремляемся к нашему месту — радужному водопаду, разметавшему свои сиреневые щупальца среди облаков волшебного тумана.
На полуночной поляне, подсвеченной призрачным светом оранжевой луны и пронзительными лучами чужих изумрудных звезд, мы возвращаемся в человеческий облик, бросаемся друг другу в объятия — обнаженные и разгоряченные полетом — и долго, яростно любим друг друга под шуршание падающих с нависших над поляной уступов сиреневых струй, под волнующие крики неведомых ночных птиц.
А потом мы лежим неподвижно, раскинувшись на темной мягкой траве, и Евгений тихонько играет моими волосами. Он не боится их, он их любит….
— Я вижу следы чужой энергии, хотя не чувствую явной опасности для тебя, Верочка, — ласково глядя на меня, сказал Евгений, когда я поведала ему о странной встрече с тем парнишкой в институте.
— Я всегда буду рядом, но ты должна уже сама научиться распознавать белых. Увы, мы так устроены, что наша реакция на сильную эмоцию и на боевую атаку практически одинакова. Ищи подсказки, провоцируй, но не нападай первая, пока не будешь уверена: не следует раскрывать себя, не следует проявлять свою силу попусту.
Я молчала и обдумывала его слова, когда увидела, что на мою обнаженную ногу, чуть ниже колена, села дивной красоты белая бабочка, легко щекотнув мою кожу своими тонкими лапками. Крылышки бабочки были изукрашены черной каймой, а на их вытянутых задних кончиках красовались два радужных пятнышка. Это знак!
— Кажется, я придумала, как проверить его, — промолвила я, лукаво улыбнувшись, накрыла бабочку ладошкой и бережно вобрала её в себя.
Если институтский парнишка обратит внимание на метку из междумирья, значит, рядом со мной действительно притаилась опасность…
5. Он
В моей жизни однажды случился сон, который оставил неизгладимый след в памяти. Можно сказать, он преследует меня всю мою жизнь
Удивительный сон приснился, когда мне было, наверное, годика три — четыре, и это был сон, полный страха и ужаса. Он был настолько реален, что иногда мной овладевает искушение засомневаться… но это действительно был сон.
Я лежу в родительской кровати (я часто «досыпал» в ней по утрам, когда отец был на суточном дежурстве в части, а мама рано уходила на работу). Я хочу спать, но через ресницы смотрю, как мама прихорашивается перед зеркалом в трех метрах от меня. Она у меня очень красивая. Ее тепло до сих пор хранит пуховое одеяло. Мне хорошо и спокойно. И вдруг…
На моей кровати, в ногах, сидит страшная старуха в лохмотьях — нос крючком, глаза краснючие, седые космы выбиваются из-под грязной косынки. Ну, точно, злая колдунья из книжки, которую мне мама читала перед сном! Она мерзко хихикает, шепчет тихо и зловеще: «Ну все-е-е…. Заберу тебя! Выпью твои соки!..» Я хочу крикнуть, позвать на помощь, метнуться к маме. Но ужасная старуха больно сжимает крючьями-пальцами мою ногу, и… я лишаюсь сил, а из моего горла вместо крика вырывается лишь слабый сип. Я разеваю рот, беззвучно шевелю губами, но все тщетно: мама не слышит мое сипение, не видит старуху… За спиной старухи я вдруг замечаю темный волчий оскал. Накатывает ужас, чувство полной беспомощности и отчаяния заполняет мой разум. Я понимаю, что еще немного, и старуха вберет в себя остатки моих сил, и я умру.