Он поднял глаза на друга и увидел, что д’Артаньян не осуждает его, а искренне радуется. И от этого на душе аббата стало немного легче. Он взял нож и аккуратно вынул изумруд из помпона гасконского берета в той части Герба, что принадлежала д’Артаньяну.
- Держите, друг мой. Храните его, а вас пусть хранит Бог.
Ночью никто из них так и не смог уснуть. Они вспоминали дни своей молодости и поступки зрелости, ошибки и победы. Они говорили и не могли наговориться. Они понимали, что это в последний раз.
Утром д’Артаньян впервые пожалел, что ночь так быстро закончилась. Арамису надо было двигаться дальше. Они долго стояли возле кареты. И не склонный к проявлению нежности д’Артаньян впервые за всю свою жизнь не выдержал и расплакался, когда Арамис, прощаясь, обнял его.
ДЭрбле не стал упрекать друга, а только еще крепче обнял гасконца.
Все это Арамис сейчас вспоминал, приближаясь в карете к замку Атоса. Вдали уже показались башенки, а значит, через каких-то полчаса максимум он сможет, наконец, обнять и Атоса.
Последний уже заметил в окно одной из башен приближающуюся карету. В ближайшей округе больше ничьих владений не было, а значит, карета направляется к нему – сделал вывод Атос. И стал спускаться, чтобы встретить неожиданного гостя.
Когда карета подъехала достаточно близко, чтобы Атос мог разглядеть на дверце испанский герб и вензеля Ордена Иезуитов, сердце его учащенно забилось, потому что он понял, кого везет эта карета.
И поэтому, когда слуга открыл дверцу, и Арамис готов был выйти, его встретил радостной улыбкой и дружеским объятием граф де ла Фер.
- Арамис! Друг мой! Вы ли это!? – Обнял старого друга Атос.
- Да, дорогой граф, это я. – Улыбаясь, так же крепко постарался обнять его дАламеда, но руки немного дрогнули, и Атос заметил это. Он внимательно посмотрел на Арамиса, но ничего не сказал. Они шли по дорожке среди аккуратно постриженных кустов кипариса к дому.
- Ваши приезды, дорогой Арамис, всегда так неожиданны и так приятны.
- Атос, я думаю, что мы с вами достаточно мудры и слишком хорошо понимаем друг друга, чтобы ходить вокруг до около вместо того, чтобы сразу задать прямой вопрос. – Улыбнулся Арамис.
Он всегда испытывал к Атосу особое чувство, что-то среднее между восхищением, уважением и преклонением. Он мог шутить и подкалывать д’Артаньяна, вовлекать Портоса в свои авантюры, пользуясь простотой и какой-то детской непосредственностью последнего, но по отношению к Атосу он всегда испытывал какой-то необъяснимый трепет, не позволяющий лгать и притворяться.
Атос внимательно посмотрел на друга:
- Что-то случилось, я это чувствую. Вы бы все равно не смогли ничего скрыть от меня, дорогой дЭрбле.
- Я и не пытался, Атос. Знаю, что от вас ничего скрыть нельзя.
Они вошли в гостиную, расположились в креслах у большого окна, выходящего на балкон. Слуга принес фрукты и вино.
- Вы не так часто навещали меня, но ваши неожиданные приезды не вызывали тревоги раньше. Сейчас же я чувствую, как холодеет мое сердце. Душа замирает от мысли, что ваш нынешний визит несет с собой печальную весть. -Атос и правда ощущал какой-то холод внутри, который появился, едва он увидел Арамиса.
- Простите меня, друг мой... – Арамис посмотрел на графа тем серьезным взглядом, который Атос редко у него видел, и который всегда означал, что сейчас Арамис скажет нечто важное. – Вы правы. Я приехал к вам. – дЭрбле замер, словно никак не мог себя заставить сказать главные слова, словно ему казалось, что пока эти слова не сказаны, все еще можно повернуть вспять, изменить, остановить колеса времени.
- Вы приехали попрощаться. – Вдруг понял Атос, и сердце пронзила острая боль.
«Вот оно...» – понял граф. Вот что терзало его последнее время, что он никак не мог объяснить логикой и разумом. Вот что приходило в ночных кошмарах, когда ему удавалось победить бессонницу и забыться зыбким сном. Вот что виделось ему в порывах ветра и шуме ливня, в багровом закате и холодной луне. Он понял, наконец, почему его сердце так болело последнее время. Оно, его сердце, уже почувствовало за сотни километров, что один из его друзей ступил на путь, ведущий туда, откуда возврата нет. И сердце, способное перенести многое – радость и предательство, победы и поражения, страх и ожидание – это сердце заболело от одной только мысли, что один из тех, кто стал частью его самого и частью кого был он, скоро покинет его... Навсегда...
Атос вдруг понял, что этого он не сможет перенести. Он не мог это объяснить, он просто знал – как только кого-то из их четверки не станет, он тоже не сможет больше жить. «И этим кем-то будет Арамис» – вдруг понял в эти минуты Атос, глядя на сидящего напротив друга.
- Да, дорогой Атос. – дЭрбле не мог прочитать мыслей графа, но почувствовал, что тот все понял и без лишних слов. – Я приехал попрощаться. Это наша последняя встреча, – Арамис замолчал на мгновение и добавил, – на этой земле...
- И ничего не изменить. – Скорее утвердительно, чем вопросительно, тихо произнес Атос.
- Да. Никогда я еще не был так близок к Богу, как сейчас. Мне осталось совсем недолго, и я, наконец, встречусь с тем, к кому стремился всю свою жизнь. Но знаете, Атос... – Арамис поднял на друга полные покорности перед волей всевышнего глаза, – мне не страшно. Я не боюсь ни встречи с Ним, ни страшного суда. Я жил, как мог и как считал правильным и достойным дворянина и мужчины. Да, я совершал ошибки, но никогда мои помыслы не были корыстными или эгоистичными.
- Дорогой Арамис. Я не знал в своей жизни более искреннего в своих стремлениях и деяниях служителя церкви. Вы, совершавший ошибки, оступавшийся, грешивший, вы были более достойны зваться слугой Господа, чем множество тех, кто хвалился своей непогрешимостью и святостью.
- Такие слова, да из ваших уст, Атос, не сравняться ни с каким отпущением грехов. – Восхищенно отозвался аббат. – Да, я немало грешил. Но за все свои ошибки я заплатил сполна и еще заплачу. Я об одном сейчас молю Бога, чтобы он дал мне возможность завершить мои дела на земле прежде, чем он призовет меня.
- Одно из этих дел и привело вас ко мне, дорогой друг. – Понял Атос.
- Да. – Кивнул Арамис.
- Но это не все. Что-то еще, кроме причины вашего визита ко мне, терзает вашу душу.
- Вы удивительно проницательны, граф. Я хочу вам признаться, дорогой друг. Я никогда не говорил вам, но... – Арамис замолчал на мгновение и, подняв на Атоса глаза, продолжил с той теплотой в голосе, которую Атос ни разу не слышал от аббата – у меня есть сын. Ему уже почти 25 лет, все это время я старался быть рядом с ним, но так и не смог сказать правду о его рождении.
- О чем-то подобном я догадывался. – Кивнул Атос.
- Он до сих пор не знает, кто его настоящий отец. И тогда я решил положиться на волю Господа. Я написал ему письмо, ему и его матери. И загадал… Если он успеет получить мое письмо до того, как я покину этот мир, это будет означать, что Господь простил меня.
- Но как вы узнаете?
- Я почувствую. Я пойму и почувствую своим измученным сердцем любящего отца, для которого нет преград и расстояний. Потому что любовь не знает границ... – Сердце Арамиса разрывалось от тоски по сыну, и Атос чувствовал это... Но ничем не мог помочь другу.
- Вы бы сейчас многое отдали, чтобы увидеть сына, обнять его и услышать от него одно-единственное слово «отец» ... – Вдруг понял всю боль своего друга Атос.
- Дорогой друг... За это краткое мгновение я бы отдал все те дни, что мне еще отпущены на земле.
И они замолчали, понимая, что сейчас любые слова бессмысленны.
- Так что, дорогой Атос, – прервал молчание дЭрбле, – здесь от меня уже ничего не зависит.Так перейдем к тому, на что мы еще можем повлиять.
- Вы о том незавершенном деле, которое вас привело ко мне?
- Именно. Вы, конечно, помните наш Герб дружбы?
- Да... – Улыбнулся своей сдержанной улыбкой Атос при воспоминании о славных временах их молодости.
- Я взял на себя смелость воплотить этот Герб в камне. – И Арамис протянул графу тот самый сверток, что он уже показывал д’Артаньяну и Портосу.