- Аббат... – Начала было она, из последних сил пытаясь сохранить самообладание.
- Сейчас здесь нет аббата, – прикоснувшись пальцами к ее губам, остановил ее Арамис, – здесь сейчас есть только Рене дЭрбле, Арамис, любящий вас и, надеюсь, любимый вами, Анна-Женевьева...
Она подняла на него глаза и поняла, что, как и шесть лет назад, готова полностью отдаться во власть его взгляда, его рук, его губ.
И когда Арамис медленно наклонился к ее лицу, и она ощутила на своих губах сладкий и не забытый с годами вкус его губ, она уже не сопротивлялась. Она легко позволила ему обнять ее, притянув к себе. И только сейчас, почувствовав своим телом его тело, вдохнув его запах, она поняла, как по нему соскучилась за эти годы.
Последний бастион в лице шелкового ночного пеньюара пал без каких-либо усилий со стороны Арамиса. Анна-Женевьева полностью растворилась в своих чувствах, чувствах женщины, соскучившейся по прикосновениям любимого, по его поцелуям. Она сама тянулась к нему, каждой клеточкой своего тела впитывая то волшебство, что сейчас снова, как и шесть лет назад, происходило между ними.
Она не боялась, что вдруг появится муж. Ему никогда не было до нее дела, он не любил ее. И она была уверена, что, если бы не Арамис, она бы никогда не узнала, что такое любить и быть любимой, полностью отдаться мужчине, которого любишь каждой клеточкой своего тела и души.
Арамис легко поднял ее на руки и понес к кровати. Анна-Женевьева обвила руками его шею. Ее прерывистое, горячее дыхание обжигало Арамиса. Он давно уже забыл про все обеты и правила, запрещавшие ему, аббату, мирские страсти. Искупать свой грех молитвами он будет потом. Сейчас он был просто мужчиной, в чьих объятиях дрожала женщина, которую он любил и хотел каждой клеточкой своего тела. И, как он понял и признался в этом самому себе, так было все эти годы с момента их первой встречи и первой ночи.
Он бережно положил Анну-Женевьеву на шелковые простыни. Она лежала такая нежная, зовущая... Ее грудь прерывисто поднималась, губы притягивали подобно магниту. «Прости, Господи...» – Последнее, что он подумал, прежде чем страсть полностью захватила его, разорвав в клочья остатки разума. Ему хватило считанных секунд, чтобы избавиться от рубашки и всего остального.
Она лежала на его груди, счастливая, упивающаяся этими мгновениями и вдыхала запах его тела. Он обнимал ее, прижимал к себе и целовал ее пахнущие жасмином волосы. То, что произошло между ними только что, было так же прекрасно, как и тогда в первый раз, даже еще прекраснее... Истосковавшись друг по другу, они даже не пытались сдерживать себя и свои порывы.
Она поцеловал его грудь и подняла на него глаза.
– Когда ты догадался? – Только и спросила она, понимая, что Арамис прекрасно знает – о чем она говорит.
- Как только увидел его глаза. Ведь я каждый день вижу эти глаза, когда смотрюсь в зеркало. – Улыбнулся он ей. – Почему ты не сказала мне раньше? Почему не сообщила?
- Я не могла. Я боялась. Когда я поняла, что у меня будет ребенок, я испугалась, что герцог заподозрит неладное. Ты знаешь, что наш брак, как многие браки в нашем сословии, был браком по расчету, и как женщина я его никогда не интересовала. Мне пришлось, понимаешь, пришлось провести с ним ночь, чтобы он ничего не заподозрил! – Она с таким отчаянием во взгляде посмотрел на него, что Арамис прекрасно понял, как тяжело ей тогда далась эта ночь, проведенная с тем, кто как мужчина был ей противен. И неведомая ему раньше ревность пронзила все его существо. Он ласково обнял ее, прижал к груди и поцеловал.
Господи, как же ему хотелось, чтобы это не кончалось, чтобы эта ночь не кончалась, чтобы он всегда мог вот так обнимать ее, целовать, чувствовать, как она податливо откликается на его прикосновения.
На какое-то мгновение он пожалел о том, что не может открыто быть с ней, открыто прокричать на весь мир, что у него есть сын. Увы... Он уже выбрал свой путь много лет назад и должен нести свой крест до конца. Но теперь... Теперь его жизнь обрела совсем иной смысл в лице маленького Анри...
- Неужели герцог ни о чем не догадался? – Спросил он Анну-Женевьеву. – Ведь Анри совсем на него не похож!
– Удивительно, но нет... Не догадался. Впрочем, он особой сообразительностью никогда не отличался.
«Это верно» – ухмыльнулся про себя Арамис, вспомнив, как за ужином герцог не заметил их с Анной-Женевьевой стрельбы глазами.
- Я обещаю тебе. – Он нежно посмотрел в ее глаза. – Обещаю, что отныне, даже если меня не будет рядом, я всегда буду помнить о тебе и нашем сыне и заботиться о вас. Ты и сама будешь это чувствовать, поверь мне. Ты поймешь те события и знаки, что будут случаться в его жизни, которые скажут тебе о том, что это я, что я с вами...
- Я знаю, я понимаю, о чем ты. Я же обещаю тебе, что однажды Анри узнает всю правду о своем отце. – Она обняла его и с грустью смотрела, как над горизонтом занимается рассвет.
Это означало, что у них осталось несколько минут. А потом... Потом он снова уйдет, как всегда уходил, оставляя после себя сладкую боль в ее сердце и надежду на новую встречу.
Во время завтрака она смотрела на него, словно хотела насмотреться на долгие дни и ночи вперед. Ведь ни она, ни он не знали, когда им будет суждено встретиться снова. Арамис старался держать себя в руках и ему это почти удавалось, по крайней мере, герцог не заметил ничего необычного в поведении аббата. Но Анна-Женевьева видела, скольких усилий стоило Арамису сохранять непроницаемое выражение лица. Особенно когда нянька привела Анри, и тот подошел к гостю попрощаться с ним. Она видела, с какой нежностью и одновременно болью в глазах Арамис погладил мальчика по голове и благословил его.
И, как она себя ни готовила, но когда он вскочил в седло, и лошадь уже готова была унести своего всадника дальше, ее сердце вдруг заныло так, что она боялась рухнуть без чувств. Она встретилась с любимым глазами, и их взгляды сказали в это мгновение больше, чем любые слова:
«Я люблю тебя, Рене... Береги себя. И возвращайся...»
«Люблю тебя, Анна-Женевьева... Береги себя и нашего сына. Мы еще обязательно встретимся...»
Он пришпорил коня и отправился дальше в путь, унося с собой в сердце сознание того, что у него, как и у его друзей, ЕСТЬ теперь его продолжение на этой грешной земле...
====== Глава 5. ======
ГЛАВА 5.
В которой Рене начинает свое путешествие.
Спустя три часа после своего открытия, Рене уже немного пришел в себя и даже успел поверхностно осмотреть мансарду и более подробно сундук на предмет еще каких-нибудь подсказок, касающихся Герба дружбы. Но ничего дельного не нашел. Все остальные письма в сундуке тоже принадлежали предкам, но никаких намеков на Арамиса или других мушкетеров там не было. Рене так же не встретил больше ни одного упоминания о Гербе и его пропавших составных частях.
И вот спустя три часа он сидел на кухне, пил уже нормально сваренный кофе и думал, что же ему теперь делать дальше.
- Ну, хорошо. Теперь ты знаешь, кто ты и у тебя есть крест. – Разговаривал он сам с собой за пятой или шестой по счету чашкой кофе. – А дальше? С чего начать поиски других потомков?
Рене уже до такой степени насмотрелся на Герб, что у него начало рябить в глазах. Но он снова и снова впивался взглядом в серый камень, надеясь на подсказку.
- Герцог, ну помогите же! – Умоляюще поднял он глаза к потолку, обращаясь за подмогой к своему знаменитому предку.
Тишина...
Рене потер покрасневшие глаза и отправился за очередной чашкой кофе. Его взгляд упал на новенькую бутылку анжуйского вина. «Может, принять чего покрепче кофе?» – подумал он. – «А вдруг поможет...»
Он взял в руки анжуйское, открыл его и, уже практически поднеся бутылку к бокалу, вдруг замер.
- Один из рисунков на поле Герба – виноградная лоза. – Со стороны Рене напоминал умалишенного, разговаривавшего не то с бутылкой, не то с самим собой. – Но в равной степени это может принадлежать как Атосу, так и Портосу. Хотя я скорее склоняюсь к Портосу. Берет – это стопроцентный знак д’Артаньяна. Лилия... Если вспомнить Дюма и предположить, что там не только мушкетеры не выдуманы, то лилия – это Атос. Тогда получается, что виноградная лоза – это Портос. И это логично, если вспомнить, что по Дюма Портос был большим любителем хорошего вина и даже имел собственные виноградники.