…Чемоданы вынесли во двор, Елена Егоровна села на них, рядом стояли мальчики. Пошел октябрьский дождь. Став коленом на табурет и упираясь локтями в подоконник, Дарья глядела прямо перед собой – из этого окна лучше всего видно трех человек во дворе. Но сгущавшиеся сумерки поглощали женщину и двух мальчиков, да и ровные нити ливня размывали фигуру Елены Егоровны с сыновьями. Она сидела на чемодане с ровной спиной, сложив на коленях руки в ажурных перчатках, с полей ее шляпки стекала вода, а она не шевелилась, все смотрела на лужу у ног, в которой плавали пузыри.
Дарья подняла глаза на дом – ни одно окно не светилось, а пора бы уж.
– Включите электричество, – бросила она через плечо матери и сестре, которые лепили пирожки к ужину. Дарья же наотрез отказалась возиться с тестом.
– Неча жечь зазря, – зевнул отец. – Электричество денег стоит.
– Да вы что, папаня! – обернулась младшая дочь. – Сколько можно при лампе сидеть? Я все ж таки работаю.
– Цыц, дура! – тихо буркнул отец.
– Перестаньте, папаня, обзываться, – проворчала Дарья и вновь уставилась на Елену Егоровну, потом на дом.
Окон много, а ни одно не светится… Вдруг что-то внутри подсказало: там, за темными стеклами, тоже стоят люди, и они смотрят на Елену Егоровну, как смотрит Дарья. И до нее дошло, почему никто не включает свет: все делают вид, что их нет дома! Почему? Потому что во дворе сидит и мокнет под дождем Елена Егоровна с мальчиками. Потому что никто не хочет ей помочь, и люди этого стыдятся, а стыд прячут в темноте. Но почему, почему?!
– Сидит? – Дарья вздрогнула от голоса сестры, в ответ промолчала. – Ну, пусть сидит. Пожила в свое удовольствие – и будет.
– Ну ты, Васька, и злыдня! – упрекнула ее Дарья.
Она не могла объяснить причин, но ей страшно хотелось идти наперекор Василисе, а в тот вечер еще и щемило сердце от жалости к Огаревым. Если бы сестра промолчала, Дарья не додумалась бы кинуться к вешалке. А тут она надела пальто, из которого давно выросла, накинула на голову платок…
– Ты куда? – испуганно воскликнула мать.
– Позову их. Мокнут ведь, холодно…
– Не смей! – бросился к ней отец, сорвал платок. – Иди на место!
– Не узнаю вас, папаша, – горячо сказала Дарья. – Не стыдно?
– Мала еще, – стягивая с нее и пальто, проворчал он без злобы. – Понимания не имеешь… У ей мужа заарестовали…
– Так что ж, им теперь на улице подохнуть? – выпалила Дарья. – Им же идти некуда!
– Глупая ты, – подала голос Василиса. – Раз Огарева арестовали, значит, не зазря. А нам вмешиваться нельзя, сразу и нас потянут…
– Куда потянут? Что вы глупости говорите! – возмущалась Дарья. Она вернулась к окну, подперла подбородок ладонью и вздохнула. Что ж им, бедным, делать? И тут вскочила на табурет, чтобы получше видеть. – Гляди, Васька, Фрол Пахомыч…
– Где? – Василиса постаралась придать голосу равнодушия, но у нее это не получилось, что было замечено Дарьей, и тоже подошла к окну.
Фрол Самойлов о чем-то спорил с Еленой Егоровной. Вернее, он ее убеждал, а она отказывалась, отрицательно качая головой. Самойлов был в офицерской гимнастерке навыпуск. Ремня он не надел, не надел и фуражку – наверное, выскочил из дома в чем был. Фрол взял за плечи Елену Егоровну, поднял, потом схватил чемоданы и стал уходить, за ним поплелись мальчики. Елена Егоровна постояла немного и нехотя пошла следом, оглядываясь на дом. Дарья с торжеством посмотрела на бледную сестру:
– Один все же нашелся. Смелый.
На следующий день Дарья пришла, как обычно, к Самойлову прибраться, а встретила ее… Елена Егоровна:
– Ты Даша? Проходи. Меня зовут…
– А я знаю, – улыбнулась Дарья. – Здрасте. Я быстренько…
Елена Егоровна ушла на кухню, а Дарья убирала в комнатах, познакомилась с веселыми мальчиками. Видно, они не понимали, какая беда случилась с их отцом. Старшего звали Никита, младшего – Дениска. Пока Дарья убирала, они рассказывали ей всякие истории – в основном красивые сказки, но называли их мифами. Потом Дарья перешла на кухню и в растерянности остановилась. У стены стояла сооруженная из чемоданов кровать, лежал свернутый тулуп вместо подушки и два одеяла, Елена Егоровна курила папиросу у окна.
– Это убрать? – спросила Дарья, указывая на чемоданы.
– Нет-нет, здесь теперь спит Фрол Пахомович, – ответила та.
Вблизи она показалась Дарье очень красивой, особенно глаза – синие-пресиние, а волосы – светло-русые. При том кожа у нее – беленькая, сама она – нежненькая. Такую обидеть – грех. А Елену Егоровну обидели, уж больно печальной она была, слезы украдкой утирала со щек.