Окна в комнате были открыты, утренний ветер резво скакал по предметам, и Герберт мысленно ушел от своих новых знакомых. Он пытался вспомнить, что же он видел в комнате Бербель - стол, стул, а дальше что? Дальше - провал, бездна, и эта бездна ничем не заполняется. В этой бездне благополучно тонули теплые надежды и долгие ожидания. Он создавал, лелеял и склеивал эти миры из обломков чувств и воспоминаний. Все ушло во внутренний мир, а внешнего он как бы и не замечал.
Американцы разглядывали Герберта; они снова перешли на английский, Герберт понял, что говорят о нем.
У приятеля Пола имя было простое, как короткий гвоздь, - его звали Кен. Необычайно умные его глаза притягивали к себе.
- Ты нас не боишься? - неожиданно спросил Пол. - Ведь мы тебя съесть можем.
Он подмигнул Кену, тот подошел к Герберту и положил ему на плечо свою руку.
- Не бойся ничего, толстяк неудачно пошутил - мы не поедаем людей.
- А вы кто? - Герберт сделал ударение на последнем слове, словно пытаясь внушить Кену, как важен ему этот вопрос.
- А разве так уж и важно, кто я? - спросил тот и в свою очередь посмотрел на толстого Пола.
- Ну, просто интересно.
- Что интересно?
- Ну, куда я попал, например?
- Ты попал к отмирающему виду человеческих существ. В чужих странах им нравится больше, чем в собственных. И они, эти существа, не сделают тебе ничего дурного. Лемуры никогда не делают зла другим, все зло этого мира они направляют только против себя, - шутливым актерским голосом проговорил Кен.
- Считаю, что Герберт успешно прошел испытания, и мы посвящаем его в рыцари уставленного деликатесами круглого стола, - провозгласил Пол.
- Я не боюсь ничего плохого и не особо радуюсь, когда мне хорошо. И то и другое - закодированные признаки суеверия, - сказал Герберт.
Кен и Пол посмотрели друг на друга и ничего не сказали. Мальчик явно начинал им нравиться.
- Он очень непосредствен, Пол, - сказал Кен по-английски, и оба посмотрели на Герберта.
- Даже, я бы сказал, чересчур непосредствен для его возраста.
- Ну хорошо, а если предположить, что он умнее нас, хотя бы потенциально умнее, может быть, даже сложнее.
- Где ты подобрал ребенка? Может, его ищут?
- Сегодня он шел по шоссе, вчера мы вместе смотрели кино.
- Вообще-то я заметил, что чем дружелюбней относишься к человеку, тем меньше он обращает внимания на твои недостатки.
- Нет, ты не прав; недостатки всегда заметны, другой вопрос, что их будут воспринимать уже почти как достоинства - это приятно и выгодно.
А Пол смеялся и строил глазки Герберту, хотя заведомо знал, что тот ничего не понимает.
- Вы, видимо, немец? - неожиданно спросил Пол, на полуслове оборвав английскую речь Кена.
- Да, немец, - ответил Герберт и покраснел - его покорило, что национальность может стать поводом для беседы. - Наполовину я венгр, - добавил он и покраснел еще больше. - Если говорить о произношении, то оно у меня может быть без акцента - ведь, кажется, национальность тут ни при чем.
- Вот как, - промямлил Пол и нахмурился. - Мне всегда казалось, что немцы весьма самоуверенная нация, а тем более венгры. - В его словах Герберт уловил насмешку.
Но тут Кен два раза хлопнул в ладоши, и напряжение ослабло.
- Я могу показать вам свою коллекцию.
- Да, - откликнулся помрачневший было Герберт и поднял голову. - Пойдемте посмотрим. - Он пошел за Кеном; в голове у него стоял шум, ему казалось, что высокие волны разбиваются о гранитный бастион, сильные волны вздымаются до самого бруствера, затем, как бы не желая того, опускаются и пена лениво ползет по зеленым наростам мха.
Первая неловкость прошла, и Герберт с удовольствием стал разглядывать коллекцию старинных часов, для которых время составляло главный смысл существования. Звери и люди сплелись в причудливом орнаменте, украшающем монотонный круг циферблата. Только шум автомобилей за окнами нарушал громкое тиканье часов. Вот они стали отбивать половинку, комната наполнилась гудением, и еще некоторое время после того, как смолк последний удар, она хранила постепенно исчезающий плывущий гул. Кен стоял в дверях, наблюдая за мальчиком, и на его губах блуждала улыбка - он хорошо понимал это здоровое любопытство юности.
- Я могу угостить вас завтраком, - сказал он и вышел из комнаты.
Герберт отвлекся от разглядывания часов только тогда, когда за спиной у него стали греметь посудой. Звуки эти дробились и капризничали, мешая тем стремительным и точным мыслям, которые у него вызывал каждый увиденный экспонат.
- Идите завтракать, юноша. - Это был голос Кена, более низкий и мягкий, чем у его приятеля.
Стол был красив, белая, слегка голубоватая скатерть хрустнула от прикосновения, отчего по спине побежали мурашки. Слишком уж здорово он живет, подумал Герберт и, взяв в руку толстую серебряную вилку, легонько постучал ею о край фарфоровой тарелки.
- Вам нравится у меня? - как бы проникнув в ход его мыслей, спросил Кен.
В коридоре послышался стук каблучков. Сначала показалась металлическая тележка, за нею красивая девушка в таком шикарном платье, что у Герберта закружилась голова. В Германии подобное платье женщина могла надеть только на свадьбу, да и то в восьмидесяти случаях из ста его бы пришлось брать напрокат. Платье было обвешано воланами и кружевами, оно сбило его с толку, чего не смогла сделать целая армия часов. Женщина была красива настолько, что у него пропал аппетит. Он почувствовал, как краска заливает ему лицо; он рассматривал синие лилии на краях тарелки и ужасно волновался, уши у него горели.
- Вам плохо? - спросил Кен. - Может, выпьете вина?
Герберт кивнул и обхватил двумя руками широкий бокал, в который тут же красной струей хлынуло вино. Отпив немного, он поставил бокал на стол.
- Лучше воды.
Ему дали воды со льдинками. Захлебываясь, он выпил целый стакан, но не успокоился. В сознание проникали обрывки фраз, неясный шум трех голосов: "штаты", "нацисты", "рабы", "евреи", "отдых", "казино"... Последнее слово прозвучало наиболее отчетливо. Когда трапеза была закончена, Поль положил на край стола пухлые руки и сказал: