Выбрать главу

Летом 1942-го редакция Би-би-си предложила Уэллсу вместе с Грегори, Хаксли и генетиком Джеком Холденом принять участие в серии радиопрограмм на тему «Место человека в природе». Эйч Джи сообщил, что темой его выступления будет охрана полезных ископаемых, в особенности фосфатов. Редакторы, хорошо его знавшие, не поверили, что он способен даже в речи о фосфатах обойтись без разговора о правах человека и критики монархии, и поручили Хаксли проконтролировать содержание речи. Уэллса это обозлило — он уже восемь лет состоял членом Лиги за свободу радио, которая боролась против цензуры, но Хаксли удалось его смягчить. Он согласился переделать несколько фраз, зато потребовал, как обычно, обед, виски с содовой и оркестр. Неизвестно, был ли тому причиной виски или Уэллс под конец жизни стал первоклассным оратором, но выступление, состоявшееся в январе 1943-го, получилось очень зажигательным и вызвало бурю одобрительных откликов.

Получив степень доктора литературы, Уэллс сказал, что предпочел бы степень доктора естественных наук; то были не пустые слова. В 75 лет он написал и представил в Лондонский университет диссертацию по теме «О влиянии жизненных условий на продолжительность индивидуальной жизни высших позвоночных, в особенности вида Homo sapiens». В этой работе, написанной на стыке биологии, антропологии и истории, с использованием теорий Юнга и Павлова, анализировались происхождение и развитие человека и ставился вопрос, как выжить виду Sapiens (в научной работе, в отличие от публицистики, он скрепя сердце соглашался признать за нами это имя).

В начале 1943-го докторская степень была получена; следующий шаг для ученого — избрание в члены Королевского научного общества. Грегори и Джулиан Хаксли, написавшие благоприятные отзывы на диссертацию, предупреждали Эйч Джи, что его экстравагантные политические взгляды и в особенности жестокая критика британской монархии могут помешать избранию. Так и вышло: его не приняли. Он был разочарован, чувствовал себя очень плохо. Но тосковать было некогда. Он участвовал во всех мероприятиях, проводимых Британской ассоциацией за развитие науки. Он подружился с Холденом, хотя тот и был твердолобым марксистом, и проводил много времени в дискуссиях с ним. Для своих семидесяти пяти это был чрезвычайно активный человек. И то обстоятельство, что он не был интересен Моэму (который, впрочем, регулярно с ним обедал), Беатрисе Уэбб (которая постоянно ему писала и высказывала свое мнение о каждой его новой книге) или Оруэллу (который вступил с ним в содержательную дискуссию), еще не значит, что он не был интересен никому.

В апреле 1943-го умерла 85-летняя Беатриса (муж переживет ее на четыре года). За несколько лет до этого Эйч Джи писал ей: «Мы растратили слишком много времени на препирательства друг с другом вместо того, чтобы объединиться против общего врага»; Беатриса ответила, что не считает различия между ними столь уж существенными. Теперь вдовец Уэллс писал вдовцу Уэббу: «Не могу выразить, как я расстроился, узнав о Вашей потере… Единственное, что меня хоть отчасти утешает — это то, что мы успели забыть наши разногласия и мои отношения с вами обоими вновь стали полны дружеского тепла и восхищения». Летом, узнав, что болен Шоу, Уэллс в письме врачу Робину Лоуренсу просил его осмотреть старого друга-врага, невзирая на ненависть, которую тот питал к докторам. Шоу от услуг Лоуренса отказался. А в сентябре Уэллс получил от него письмо, в котором сообщалось о смерти Шарлотты. Из тех, с кем Эйч Джи был близок с юности, остались только Элизабет Хили, Ричард Грегори и брат Фред — они, как и Шоу, переживут его на несколько лет. (М. И. Будберг доживет до 1974 года, другие близкие люди — Фрэнк Суиннертон, Эмбер Ривз, Ребекка Уэст — до 1980-х, но они принадлежат к другому поколению.) Он не был заброшен — его постоянно навещали дети, невестки, Мария Игнатьевна (внуков к нему не пускали из-за опасности бомбежек: в нескольких домах на Ганновер-террас воздушная волна выбила двери и окна), — и не был никому не нужен: вел громадную переписку, писал, выступал, но он чувствовал себя одиноким, как любой старик, переживший почти всех ровесников.