7 октября Уэллсу устроили проводы с вином, сардинами и сыром.
Возможно, эту ночь в Петрограде они впервые провели вместе — Мура и Уэллс. По крайней мере сам он не раз намекал на это.
А до того, 30 сентября, в Доме искусств состоялась встреча Уэллса с петроградскими литераторами, художниками, философами. Были Николай Гумилев, Георгий Иванов, Евгений Замятин, Юрий Анненков, Виктор Шкловский, Корней Чуковский, Александр Грин, Михаил Лозинский, Александр Амфитеатров, Питирим Сорокин, академик Сергей Ольденбург, Аким Волынский, Михаил Слонимский, возможно, Николай Тихонов. Эта встреча описана не раз. «Вы ели здесь рубленые котлеты и пирожные, правда, несколько примитивные, — вспоминал резкие слова Амфитеатрова художник Юрий Анненков, — но вы, конечно, не знали, что эти котлеты и пирожные, приготовленные специально в вашу честь, являются теперь для нас чем-то более привлекательным, более волнующим, чем наша встреча с вами!» А Виктор Шкловский буквально орал: «Скажите там, в вашей Англии, скажите там, вашим англичанам, что мы их презираем, что мы их ненавидим! Мы ненавидим вас ненавистью затравленных зверей за вашу бесчеловечную блокаду, мы ненавидим вас за нашу кровь, которой истекаем, за муки, за ужас и голод, которые нас уничтожают, за все то, что с высоты вашего благополучия вы спокойно называли сегодня курьезным историческим опытом…» Дальше Шкловский рассказал о корабле, который незадолго до этого привез в Петроград немного еды и французские духи. «Мы эти духи меняли на продукты, хорошие французские духи…»
Меня давно не оставляет мысль, что, возможно, замысел замечательной новеллы «Фанданго» пришел в голову Александра Грина именно на той встрече. Уж слишком близко сходятся тут реальность и вымыслы.
«Я боюсь голода, — признается герой новеллы. — Ненавижу и боюсь. Он — искажение человека. Это трагическое, но и пошлейшее чувство не щадит самых нежных корней нашей души. Настоящую мысль голод подменяет фальшивой. «Я остаюсь честным, потому что люблю честность, — говорит себе человек, голодающий жестоко и долго. — Я только один раз убью (украду, солгу), потому что это необходимо ради возможности в дальнейшем оставаться честным». Мнение людей, самоуважение, страдания близких существуют, но как потерянная монета: она есть и ее нет. Хитрость, лукавство, цепкость — все служит пищеварению. Дети съедят вполовину кашу, выданную в столовой, пока донесут домой; администрация столовой скрадёт, больницы — скрадёт, склада — скрадёт. Глава семейства режет в кладовой хлеб и тайно пожирает его. С ненавистью встречают знакомого, пришедшего на жалкий пир нищей, героически добытой трапезы…»
Герой новеллы, выйдя из дома, попадает в некое казенное заведение, реальное, кстати, — «Дом ученых» или КУБУ. Ходили слухи, что в КУБУ в этот день будет раздача продуктов, доставленных из Испании. К изумлению собравшихся, вместо обещанных продуктов («два вагона сахара, пять тысяч килограммов кофе и шоколада, двенадцать тысяч — маиса, пятьдесят бочек оливкового масла, двадцать — апельсинового варенья, десять — хереса и сто ящиков манильских сигар») испанцы почему-то привезли совсем другое. «Куски замечательного цветного шелка, узорную кисею, белые панамские шляпы, сукно и фланель, чулки, перчатки, кружева и много других материй. Разрезая тюк, испанцы брали кусок или образец, развертывали его и опускали к ногам. Шелестя, одна за другой лились из смуглых рук ткани, и скоро образовалась гора, как в магазине, когда приказчики выбрасывают на прилавок все новые и новые образцы. (Интересно, читал ли эту новеллу Уэллс? — Г. П.) Наконец, материи окончились. Лопнули веревки нового тюка, и я увидел морские раковины, рассыпавшиеся с сухим стуком; за ними посыпались красные и белые кораллы, и даже огромный свиток шелка, вышитого карминными перьями фламинго и перьями белой цапли».