Последняя любовь
С возрастом мир становится пустыннее.
Уходят близкие, друзья, собеседники, приходят люди с другими взглядами.
А еще — болезни, усталость, общее разочарование. В работе «Наука и мировой разум» («Science and the World Mind») Уэллс приходит к печальной мысли, что никакого Всемирного Разума, похоже, вообще нет, а есть Всемирное Слабоумие. А в работе «Побежденное время» («The Conquest of Time»), рассуждая о часовых поясах, о вполне реальной возможности обгонять время и отставать от него, он никак не может отвлечься от неизбежности индивидуального ухода: смерть равно неизбежна для всех. Наконец, в «Фениксе» («Phoenix: A Summary of the Inescapable Conditions of World Reorganization) он восклицает: если мы сумели создать единую антигитлеровскую коалицию, неужели теперь не разовьем успех?
За эссе «Иллюзорность некоторых представлений о продолжительности жизни многоклеточных организмов, в частности вида Homo Sapiens» Уэллс, ученик Томаса Хаксли, получает от Лондонского университета давно вожделенную награду — докторскую степень по биологии. Но в члены Королевского научного общества его не избрали — за излишнюю критичность ума. Ко многим разочарованиям добавилось резко ухудшающееся здоровье. Маргарет Сэнджер, узнав об этом, звала его в Америку, где он был бы под хорошим присмотром, но Уэллс отказался. Он все еще надеялся, что Мура станет его женой.
«Но Мура слишком любила мужчин, — откровенно написала о ней Нина Берберова в книге «Железная женщина». — Не только любовников, но вообще мужчин, и не скрывала этого, хотя и понимала, что эта правда коробит и раздражает женщин и смущает мужчин. Она пользовалась сексом, она искала новизны и знала, где ее найти, и мужчины это знали, чувствовали это в ней и пользовались этим, влюблялись в нее страстно и преданно. Ее увлечения не были изувечены ни нравственными соображениями, ни притворным целомудрием, ни бытовыми табу. Секс шел к ней естественно, и в сексе ей не нужно было ни учиться, ни копировать, ни притворяться. Она была свободна задолго до всеобщего женского освобождения».
Честно говоря, я хотел написать историю любви Уэллса и Муры в некоем отдельном приложении, но для Уэллса Мария Игнатьевна была столь необходима, он так высоко ценил присутствие этой женщины в своей жизни, так мучился ее отношением к себе, что любое вторжение в их стихию, в их страсть изменило бы настрой книги.
Потому даю слово главному герою.
Герберт Джордж Уэллс (писатель):
«Думается, со времени моей крайне примитивной, детской, чувственной и безотчетной страсти к Эмбер (Ривз. — Г. П.) и до смерти моей жены в 1927 году я ни разу, за исключением каких-то мимолетностей, не был по-настоящему влюблен. Я любил Джейн и доверял ей, а другие романы занимали в моей жизни примерно то же место, что в жизни многих деловых мужчин занимают рыбная ловля или гольф. Они служили лишь дополнением к моим общественно-политическим интересам и литературной деятельности. Они сплетались с моим пристрастием к перемене обстановки и с необходимостью вести дом за границей; благодаря им я всегда был бодр, энергичен и избавлен от однообразия…
Трудно определить, какие свойства определяют особость Муры. А об ее изборожден тревожными морщинами, нос сломан; в темных волосах седые пряди; она склонна к полноте; пьет много водки и бренди, правда, по ней это совсем не заметно; у нее грубоватый, негромкий, глухой голос, вероятно, оттого, что она заядлая курильщица. Руки прелестной формы, всегда без перчаток и часто сомнительной чистоты. Однако почти всякий раз, как я видел Муру рядом с другими женщинами, она определенно, причем вовсе не только на мой взгляд, оказывалась привлекательнее и интереснее других.
Я никогда не хотел знать историю ее прошлой жизни, не хотел знать, какие неведомые воспоминания живут в ее мозгу. Бурный роман с Локкартом? Но я считал и считаю, что Локкарт — презренный мелкий прохвостишка. Замужество с Будбергом в Эстонии? Не желал и не желаю знать подробностей. Мне говорили, что исполняя в Сорренто роль домоправительницы и секретаря Горького, она одновременно была его любовницей. Возможно. Замысловатая суетность и сложность горьковского ума вряд ли упустила бы такую добычу. Но, конечно, Мура утверждала, что никаких сексуальных отношений между ними не было…
В апреле 1932 года мы провели несколько чудесных дней в отеле Фодергилла в Аскоте. Вечерами приходил хозяин гостиницы — в бутылочно-зеленом фраке с медными пуговицами и в туфлях с пряжками и заводил разговор о еде и питье, о содержании гостиницы, о России и о способностях баронессы к языкам. А еще там оказались три слона. Они занимали часть необъятной конюшни Фодергилла, каждый день с ними работал дрессировщик на лугу и, когда мы выходили посмотреть на них, дружно устремлялись к нам, вытянув хоботы. «Ой, слониха вытащила яблоко у меня из кармана!» — сияла Мура.