— Во всем этом нет ничего таинственного, никакого колдовства, — закончил мистер Маунтен.
— Привязывать будете вы, — сказал Хируорд Джексон сэру Тайтусу.
— Узлы вязать я умею, — зловеще предупредил сэр Тайтус, — но прежде мы его разденем?
— О-о! — с упреком произнес мистер Маунтен, указав глазами в сторону дам. Вопрос о раздевании и каком бы то ни было обыске, кроме самого поверхностного, отпал.
Пока шли все эти приготовления, мистер Парэм, непритворно скучая, разглядывал довольно красивое лицо дамы в трауре. «Очень милая женщина», — подумал он. Другая уж чересчур цветущая и слишком поглощена медиумом и Хируордом Джексоном. Прочие странные личности пришлись ему не по вкусу, хотя с миссис Маунтен он был изысканно любезен. Но до чего дурацкая затея!
После нескончаемой суеты медиума привязали, узлы скрепили печатями и все уселись вокруг стола. Мистер Парэм расположился рядом с дамой в черном, с с другой стороны его касалась вялая рука Маунтена. Сэр Басси по некоему естественному старшинству получил место между медиумом и хозяйкой дома. Сэр Тайтус, не спускавший глаз с медиума, припас для себя местечко слева от него. Свет погасили. Время тянулось томительно долго, и ничего не происходило, лишь они сами перебрасывались словечком-другим да изредка беспокойно ворочался медиум. Потом он застонал.
— Засыпает! — промолвила миссис Маунтен.
У дамы в трауре дрогнул палец, и мистер Парэм поспешил ответить на ее движение, но на том все и кончилось, и мистер Парэм вновь заскучал.
Сэр Басси заговорил с Хируордом Джексоном о шансах Уайлдкэта на скачках в Эпсоме.
— Мамочка, милая, — донесся откуда-то из-за спин сидящих тоненький голосок.
— Что такое? — рявкнул сэр Тайтус.
Сэр Басси сердито шикнул.
Соседка мистера Парэма шевельнулась, и рука ее тесней прижалась к его руке. Ему почудилось, что она хочет заговорить, но она только всхлипнула.
— Дорогая моя! — шепнул мистер Парэм, глубоко тронутый.
— На цветик, мамочка. Сегодня я не могу остаться. Другие хотят прийти.
Что-то легко и мягко шлепнулось на стол; потом это оказалось хризантемой. Все замерло, и мистер Парэм понял, что его соседка беззвучно плачет.
— Милли… деточка, — прошептала она. — Покойной ночи, дорогая. Покойной ночи.
Мистер Парэм ничего подобного не ожидал. Он растерялся. Его утонченная натура отнюдь не чужда была человеческих чувств. Он даже не сразу услышал странный звук, который становился все громче, не то хлюпанье, не то шлепанье, идущее неизвестно откуда.
— Эманация, — сказала миссис Маунтен. — Начинается.
Мысли мистера Парэма, который был поглощен тем, что пытался с помощью своего мизинца передать соседке глубочайшее сочувствие, на какое только способен сильный молчаливый мужчина, вернулись к сеансу.
Миссис Маунтен вновь завела граммофон, и они в четвертый или в пятый раз услышали песнь одинокой трубы, когда Тристан ждет Изольду.
В тусклом кружке света была видна ее рука, переставляющая иглу. Потом что-то щелкнуло, свет погас, и снова зазвучал Вагнер.
Мистер Маунтен объяснял старой деве, какой дорогой ей лучше всего возвращаться в Баттерси.
Начиналось непонятное.
— Черт возьми! — воскликнул сэр Тайтус.
— Спокойно! — сказал сэр Басси. — Не разрывайте круг.
— Меня стукнуло жестянкой, — сказал мистер Тайтус, — во всяком случае, чем-то твердым.
— Могли бы потерпеть, — без малейшего сочувствия сказал сэр Басси.
— Стукнуло по затылку, — прибавил сэр Тайтус.
— Наверно, бубном, — сказал мистер Маунтен.
Сэр Тайтус зашипел на них, как паровоз.
— Цветок! — раздался голос медиума, и что-то холодное, мягкое и влажное ударило мистера Парэма по лицу и упало ему на руку.
— Пожалуйста, не разрывайте круг, — попросила миссис Маунтен.
Оказывается, это и в самом деле увлекательно, хоть и странно, и утомительно, и не слишком приятно. И в перерывах приходится долго и напряженно ждать.
— Приближается наш друг, — раздался голос медиума. — Наш дорогой гость.
Высоко над столом, легонько позвякивая, проплыл бубен. Он направлялся к сэру Тайтусу.
— Только посмей! — пригрозил сэр Тайтус, и бубен, словно одумавшись, вернулся на свой столик.
Легкая рука на мгновение коснулась плеча мистера Парэма. Рука женщины? Он осторожно обернулся и обомлел: возле что-то светилось слабым голубоватым светом. Грифельная доска.
— Смотрите! — воскликнул Хируорд Джексон.
Сэр Тайтус что-то проворчал сквозь зубы.
Какая-то фигура бесшумно и плавно скользила за кругом. Она держала светящуюся доску и то поднимала ее, то опускала, и тогда видно было, что это женщина в широком одеянии и как будто в монашеском клобуке.
— Она явилась, — едва слышно прошептала миссис Маунтен.
Кажется, прошла вечность, прежде чем гостья заговорила.
— Де-еточки, — протянул тонкий, визгливый голос. — Де-еточки.
— Кто эта дама? — спросил сэр Басси.
Фигура исчезла.
Чуть погодя медиум ответил со своего места:
— Святая Екатерина.
При этом имени взыграла эрудиция мистера Парэма.
— Которая святая Екатерина?
— Просто святая Екатерина.
— Но святых Екатерин две… или даже больше, — возразил мистер Парэм. — Во всяком случае, две были невесты Христовы. Святая Екатерина Александрийская, ее эмблема — колесо, покровительница всех старых дев, особенно парижских, и святая Екатерина Сиенская. Есть картина Мемлинга прелести необыкновенной. Да, конечно, есть и третья — святая Екатерина Норвежская, если только мне память не изменяет. А быть может, есть и другие. Она не скажет нам которая? Мне бы так хотелось узнать.
И снова воцарилось молчание.
— Она никогда не говорила нам ничего подобного, — сказала наконец миссис Маунтен.
— По-моему, это Екатерина Сиенская, — сказала старая дева.
— Во всяком случае, она весьма приятная дама, — сказал Хируорд Джексон.
— Может быть, нам все-таки скажут? — спросил сэр Басси.
— Она предпочитает не обсуждать подобные вопросы, — тихонько ответил медиум. — Для нас она желает быть просто другом. Ею движет милосердие.
— Не торопите ее, — сказал сэр Басси.
После томительного ожидания святая Екатерина опять стала слабо видна. Она легко коснулась губами высокого лба сэра Тайтуса и, оставив его явно непримиренным, плавно заскользила дальше и остановилась слева от мистера Парэма.
— Я пришла сказать тебе, что малютка счастлива… очень счастлива, — промолвила она. — Она играет с цветиками, ты таких красивых цветиков никогда не видела. Асфодели. И всякие другие. Она со мной. Я о ней забочусь. Поэтому она и являлась тебе…
Неясная фигура растворилась во тьме.
— Прощайте, дорогие мои.
— Поди ты! — сказал хорошо знакомый голос.
Со скрипом остановился граммофон. Воцарилась глубокая тишина, нарушаемая лишь громким сердитым сопением сэра Тайтуса Ноулза.
— Лезут с мокрыми поцелуями, — проворчал он.
Тьма была непроглядная. Потом миссис Маунтен начала шарить около граммофона, слабо засветился фонарик, тьма вокруг стала еще гуще; что-то заскрипело, зашуршало, тяжело вздохнул медиум.
— Устал, — пожаловался он, — ужасно устал.
Потом послышались хлюпающие звуки, должно быть он втягивал эманацию.
— Было очень интересно, — неожиданно сказал сэр Басси. — А все-таки… — он чуть помедлил, — мне не того надо. Святая Екатерина, все равно которая, очень добра, что оставила райские кущи и навестила нас. И мне нравится, что она поцеловала сэра Тайтуса. У нее добрый нрав, сразу видно. Он ведь не из тех, кого целовать одно удовольствие. Но… не знаю, видел ли кто из вас такую огромную, толстую книгу барона Шренк-Нотцинга. Такая, знаете, ученая книга. Я ее читал. У него все получалось по-другому… — Он недоуменно замолчал.
— Можно зажечь свет? — спросил мистер Маунтен.
— Подождите минуту, мне это еще не под силу, — слабым, слинявшим голосом сказал Уильямс. — Еще одну минуту.