Михаил Александрович соединял как бы две на первый взгляд несовместимые научные дисциплины, он учился на словесном отделении Московского университета, а затем на естественном. Его магистерская диссертация была естественнонаучная — "О системах растительного царства". Через несколько лет он становится профессором ботаники Московского университета, но это было уже в 1833 году, когда Герцен завершил свою учебу. Лекции же Максимовича он слушал в ту пору, когда Михаил Александрович был еще адъюнктом. Максимовича отличал самый широкий круг научных интересов. Он был последователем натурфилософии и ярым врагом теологии и метафизики. Впоследствии, став ректором Киевского университета, а затем и вовсе оставив преподавание, Максимович занялся, помимо наук естественных, изучением древних актов, этнографическими изысканиями, особенно интересуясь малороссийскими песнями. Сборник этих песен он издал еще в 1827 году. Им широко пользовались Пушкин и Гоголь. Лингвистика и история южнорусской словесности, история политическая, археология — вот далеко не полный перечень научных занятии Максимовича. И в каждой отрасли науки он оставил заметный след. Естественно, что Герцен с его помощью сумел значительно пополнить багаж собственных знаний, тем более что они встречались и вне университетской аудитории.
Еще до поступления в университет Герцен публикует в "Вестнике естественных наук и медицины" статью "О чуме и причинах, производящих оную, барона Париаота". Это был реферат работы известного французского врача-эпидемиолога Э. Паризе. Будучи студентом первого курса, Александр Иванович уже в 1830 году становится "учеником" Московского общества испытателей природы. "Ученик" сразу заявляет о себе публикацией в первом номере журнала "Новый магазин естественной истории, физики, химии и сведений экономических" статьи "О неделимом в растительном царстве". Пока это не самостоятельная работа, а перевод одной главы "Растительной органографии" де Кандоля. Но характерен выбор книги Для перевода. Естественная история неизменно привлекает Герцена. Вскоре, еще будучи студентом, Александр избирается "действительным членом" общества испытателей природы.
Как расширялся, разнообразился круг чтения Александра. Не только естественная история, но и история гражданская, философия, эстетика привлекают внимание Герцена. И книги, чем-то его поразившие, он спешит рекомендовать своим друзьям и знакомым. То и дело в его письмах встречаются упоминания о прочитанном. Огареву он пишет о книге А. Мюрата "Письма гражданина Соединенных Штатов к одному из его друзей в Европе" и тут же упоминает, что работает над переводами из В. Кузена и К.-Л. Михелета; через несколько недель из ответного письма Огарева явствует, что их переписка стала своеобразной формой реферирования прочитанных книг. Огарев упрекает Герцена, что тот знает работу Ж.-Ф. Дамирона "Очерк истории философии во Франции в девятнадцатом веке", но "не приложил к ней особенного внимания, судя по тому, что ты мне очень мало говорил о ней".
С философским подходом к рассмотрению проблем социальных Герцен по-новому начинает воспринимать историю, да и утопический социализм тоже. Но, даже и обогащенный новыми знаниями, мог ли Герцен заметить тогда все слабые стороны сенсимонизма?
Для этого человечеству нужно было пройти через горнило революции 1848 года и изжить иллюзии мелкобуржуазного социализма. Мечтательность, фантастическая идеализация, следы католических идей — всего этого Герцен не разглядел в новой "религии". Энгельс назвал учение сенсимонистов "социальной поэзией". Но именно эти "поэтические" начала импонировали Герцену и Огареву. Николай Платонович впоследствии писал: "Первая идея, которая запала в нашу голову, когда мы были ребятами, — это социализм. Сперва мы наше я прилепили к нему, потом его прилепили к нашему я, и главною целью сделалось: мы создадим социализм". Огарев, конечно, оговорился, называя себя и Герцена "ребятами". С сенсимонизмом они познакомились уже в студенческие годы.
Сенсимонизм — главное, но Герцен в это время основательно и достаточно критически знакомится и с другими социальными и философскими системами.
В образованных кругах русского общества 30-х годов большим пиететом пользовалась философия природы Шеллинга. Герцен прочел его труды — и разочаровался, Немецкие идеалисты показались Герцену шарлатанами, которые "всю природу подталкивают под блестящую гипотезу и лучше уродуют ее, нежели мысль свою". Мистический католицизм Шеллинга, равно как и эгоцентризм Фихте, не увлекали Герцена, как увлекли они участников иных кружков студентов Московского университета. У Шеллинга Герцен признавал только его диалектический метод.