Было очевидно, что на богатых и влиятельных евреев рассчитывать не приходится. По этому поводу Герцль писал Цадоку Кану 26 июля:
«Я продемонстрировал свою добрую волю; я не боялся никакого труда, я готов был на любые жертвы. Моя совесть чиста. Можно лишь представить, какая буря негодования поднимется среди бедных евреев и всех неевреев, когда в один прекрасный день выяснится, что в моей миссии спасения я был брошен на произвол судьбы теми, кто мог и должен был мне помочь». Однако в том же письме говорится: «Движение будет продолжено, оно будет набирать силу, в этом нет ни малейших сомнений». И далее: «Несмотря на огорчения и трудности, поджидающие меня, я руковожу этим движением осмотрительно, постоянно осознавая свою безмерную ответственность».
Наступила пора переосмысления. Теперь Герцль собирался организовать еврейские массы. Но лишь постепенно в Англии, Германии, Галиции и Болгарии стали возникать ячейки. Герцль удрученно говорил о сопротивлении, которое он встречал даже со стороны своих соратников.
«Если случится так, — писал он в августе 1896 года Давиду Вольфзону, что сионисты меня одолеют, я просто все брошу. Стало быть, евреи недостойны моих мучений». А в свой дневник в середине декабря он записал; «Я чувствую себя вымотанным. Мне все чаще кажется, что движение иссякает. Я абсолютно уверен в реальности наших планов, но не в силах преодолеть начальные трудности».
Его депрессия усилилась еще больше, когда при медицинском обследовании у него был диагностирован порок сердца. Нет сомнения в том, что волнения, связанные с «Еврейским государством», и частые конфликты в «Новой свободной прессе» повлияли на его здоровье. Нарастающая подавленность вызвала у него предчувствие близкой смерти. В феврале 1897 года он решил написать свое «литературное завещание». Следует быть готовым к смерти, — говорится в его последней воле. — Я не хочу пробавляться общими фразами. Будущее яснее, чем настоящее, покажет, чем я был для евреев… После смерти мое имя приобретет большую весомость… Я полагаю, что всегда, с тех пор, как начал писать, я действовал как человек чести. Я никогда не торговал своим пером и не допускал, чтобы оно было движимо низостью или хотя бы кумовством.
Моя последняя воля может обнародована. Даже после моей смерти не найдется человека, который уличил бы меня во лжи».
БАЗЕЛЬСКИЙ КОНГРЕСС
Несмотря на разногласия, в январе 1897 года у Герцля созрел план созвать «Всеобщий конгресс Сиона». Это решение вызвано было необходимостью организовать массы. По этому случаю сионисты всех направлений должны были собраться изо всех стран, чтобы познакомиться и обсудить свои воззрения. Одновременно план по решению еврейского вопроса следовало представить мировой общественности. Однако подготовительная конференция в Вене в начале мая не принесла результатов: расхождения во мнениях участников конференции были слишком велики. Герцль настаивал на «Всемирном конгрессе сионистов», а другие участники обсуждения — всего лишь на «Конференции палестинских объединений». Дошло до острого спора, в ходе которого сионисты-филантропы, такие как Бамбум и Хильдесхаймер, дистанцировались от Герцля и его целей. Они заявили о своем выходе из комиссии, поскольку их взгляды не совпадали со взглядами Герцля. Они готовы были обсуждать практическую работу, колонизацию, но не публичное рассмотрение еврейского вопроса. Однако именно это было для Герцля наиболее важным. В письме, переданном, Хильдесхаймеру для публикации в его «Еврейской прессе», он резко полемизировал со своими противниками, не подвергая сомнению их самоотверженности и бескорыстия. Письмо заканчивалось уверенным утверждением: «Конгресс состоится. Это сейчас самое главное, и так оно и будет».
Сопротивление в собственных рядах еще больше укрепило Герцля в его миссии. Он также все больше укреплялся во мнении, что конгресс необходимо провести. Нападки усиливались. Началась травля Герцля и его плана. Многие возмущались тем, что Герцль намерен обсуждать еврейский вопрос перед всем миром и тем самым публично признает правоту антисемитов, считающих, что евреи — это народ, а не просто религиозное меньшинство. На этой позиции стояли прежде всего такие либеральные раввины как Адлер, главный раввин ашкеназской общины в Лондоне, но также и Гюдеманн, верховный раввин Вены, которых Герцль вначале считал сторонниками своего дела, в то время как они стали его оппонентами. Оба они опубликовали в еврейских газетах резкие протесты. Возражения Герцля становились все жестче, его статьи в газетах, которыми он отвечал на нападки «раввинов-протестантов», — все язвительнее.
Публикация ответных статей Герцля зависела от благоволения «Австрийского еженедельника». Они не всегда принимались в печать. Поэтому в мае он решил основать собственный еженедельник. Он назвал его «Мир». Уже 4 июня 1897 года появился первый номер, начинавшийся программными словами: «Наш еженедельник — это «еврейский листок». Далее говорилось: «Мы выбрали эти слова, звучавшие до сих пор как ругательство, и хотим, чтоб отныне они стали словами чести». Газета должна была говорить, о прошлом, настоящем и будущем, информировать с помощью корреспонденций со всего мира о положении евреев и прежде всего о развитии сионистского движения. В программе содержалось также требование «убежища, обеспеченного международным правом» — позднее оно было принято на Базельском конгрессе как центральная формула. В качестве издателя выступил Пауль Нашауэр, зять Герцля. Имя Герцля не должно было появляться в выходных данных, поскольку это означало бы разрыв с «Новой свободной прессой».
В течение всего этого времени Герцль был занят подготовкой к конгрессу. После того как мюнхенская израилитская культовая община выступила с публичным протестом против проведения конгресса в Мюнхене, Герцль принял предложение перенести его в Базель. Собственно конгрессу предшествовала предварительная конференция в Базеле, заседаниями которой руководил Герцль. Его единомышленниками были Нордау, Минтц, Шапиро, Розенберг, Боденхаймер и Ландау. Определялись наиболее существенные моменты повестки дня и хода переговоров. Принимались единогласные решения, была создана комиссия по выработке программы, которая будет предложена конгрессу для формулирования окончательной резолюции.
«Мы совещались, — позднее писал Один из участников предварительной конференции, — принимали решения и фиксировали их… Конгресс организовал только Герцль, сн один, все деньги принадлежали ему, все усилия — тоже». Для Герцля было совершенно ясно, что подготовка к конгрессу должна быть проведена с величайшей тщательностью. Сюда входили выбор зала, обеспечение работы президиума, а также размещение участников. Как и в других случаях, Герцль проявил в этой подготовительной работе весь свой организаторский талант, безусловно, способствовавший тому, что конгресс прошел без осложнений.
Ожидания и надежды, возлагавшиеся на конгресс его участниками, были весьма различны. Не все разделяли убеждение, что произойдет нечто выдающееся, например, объединение всех «друзей Палестины». Многие опасались, что конгресс еще больше расколет еврейский народ, а работа по Палестине будет еще больше осложнена. Эту озабоченность выражали в первую очередь ответственные руководители «Ховеве Цион». Русские участники опасались еще и того, что могут прозвучать опрометчивые высказывания о России, что сделает положение русских евреев еще более тяжелым. Эта тревога, это недоверие к новому пророку, пришедшему к нам со столбцов «Новой свободной прессы», как выразился Мордехай Бен Гиллель Хакохен в своих воспоминаниях о конгрессе, были общими для многих его друзей и соратников. А Дж. Лири вспоминал позднее: «Герцлю не очень доверяли. К нему относились с сомнением и скептицизмом. В его открытости многие усматривали недостаток ответственности».